Том Уикер - На арене со львами

— Мне нужен мистер Кокрофт.

— Минутку, сэр.

В трубке щелкнуло, зажужжало, и скучающий женский голос произнес с лондонским акцентом:

— Приемная мистера Кокрофта.

— Говорит Рич Морган. Он мне звонил.

— Повторите, пожалуйста, фамилию, сэр.

— Морган.

— Вы бы не могли сказать по буквам?

— Кокрофт знает в ней все буквы,— терпеливо объяснил Морган.— Он мне звонил.

— Да-а…— Теперь в лондонском акценте звучало сомнение.— Попробую его найти.

— Начните с его письменного стола,— сказал Морган.— Мне известно, что у себя в кабинете он обычно сидит за столом.

В трубке хихикнули.

— Вы, значит, кто-то из репортеров?

— Ну, ладно, соединяйте,— сказал Морган.— Только прежде объясните: что такая милая девушка, как вы, делает в этом заведении? — Он вдруг ощутил себя хозяйном положения, остроумным, властным. Вот что значит расстояние.

В трубке снова хихикнули, но тут же в ней раздался голос Кокрофта:

— Да?

Это короткое слово выражало небрежное нетерпение, подчеркивало, что у говорящего есть другие, более важные дела, и на мгновение оно словно оглушило Моргана. Невольно он весь подобрался: Кокрофт явно решил его унизить. Ну, это мы еще посмотрим.

— Говорит Рич Морган,— внятно произнес он.— Вы мне звонили?

— Чтоб вам пусто было, Морган,— весело сказал Кокрофт в своей самой изысканной светской манере.— Опять вы нам подложили свинью.

Это прозвучало так оскорбительно, свысока, словно статья о предстоящем назначении Хинмена была всего лишь забавным пустяком.

— Ну, вам-то себя винить не в чем,— сказал Морган, напоминая Кокрофту, как тот старался ему помешать да не сумел.— Дурной вкус у вас всех там, наверху, вот что я вам должен сказать.

Его южный акцент усилился, слова сливались одно с другим — как всегда, когда он замыкался, уходил в себя.

— Ах так? — Кокрофт опять посмеивался, убежденный в безупречности своего вкуса.

— А Поль Хинмен?

— Ну, и что? Мне вот, например, не понравилось, что вы в своей статье вытаскиваете на свет старые сплетни. Это дело прошлое.

— Освенцим тоже.

— Совершенно с вами не согласен,— вдруг официальным тоном сказал Кокрофт, давая понять Моргану, что с приятельскими отношениями между ними покончено.— Поль Хинмен — один из самых способных людей в стране, тут, по-моему, спорить не о чем.— И как бы переходя от болтовни к делу, продолжал: — Я звонил, чтобы пригласить вас завтра ко мне в одиннадцать для небольшой неофициальной беседы. Мы с Полем хотим кое о чем проинформировать вас и еще двух-трех ваших… э… собратьев. О своих злодеяниях мы, вам, конечно, не расскажем, но все равно, думаю, разговор окажется для вас небезынтересен.

— Хинмен, разумеется, будет счастлив меня видеть.

— Мы это уже обсудили. Поль человек умный и не станет с первого шага портить свою репутацию. Он быстро ориентируется.

— Еще как! — сказал Моргай.— Насколько я понял, это не для публикации?

— Да, сугубо неофициально.

— Почему бы в виде исключения вам хоть раз не выйти в открытую?

— Не наш жанр,— отрезал Кокрофт.— Мы живем в опасном мире, Морган. А Поль теперь наш человек. Американский народ, я полагаю, вовсе не ждет, чтобы он… э-э… играл в открытую.

Морган понимал, что попал в самую опасную ловушку, какая только мыслима для газетчика. Он может пойти и выслушать то, о чем они желают поставить его в известность, или же может не ходить, и редакция его газеты узнает это из вторых рук. Морган уже давно не испытывал ни радостного волнения, ни глупой гордости, оказываясь в числе избранников, которых допускали на высшие уровни, где делалась политика. Он знал, что вблизи еще трудней отличить истинную суть событий от их внешней оболочки. Но пойдет он или нет, Кокрофт и Хинмен скажут все, что намерены сказать, не принимая на себя никакой ответственности. А если он пойдет, то по крайней мере — обычное его самооправдание — сумеет задать нужные вопросы.

— Ладно, я приду,— сказал Морган.

— Отлично. Отлично. И… э… Морган, в интересах страны, надеюсь… э… неужели, когда в дальнейшем речь зайдет о Поле, вам так уж обязательно копаться в прошлом?

— Совершенно обязательно,— сказал Морган.— Увидимся завтра в одиннадцать.

Он положил трубку, понимая, что дело безнадежно. Первые же недели пребывания Хинмена на новом посту сотрут все воспоминания о его прошлом. В том-то и сила Америки, что для нее не существует иного времени, кроме настоящего. А прошлое живет в сумерках души, и при всей его неизгладимости о нем лучше не говорить.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Морган слышал голос Кэти. А когда он шел по коридору, раздался ее смех и звонко разнесся по дому, нарушая гробовую тишину. Кэти была у себя в комнате с Бобби и Адамом Локлиром.

Морган остановился в дверях.

— Кажется, кроме нас, уже никого не осталось.

— Ну, меня это не огорчает. Этот день тянулся бесконечно. Да входите же, Рич. Куда вы запропастились?

Она казалась усталой, но спокойной, уверенной в себе.

— Звонил по телефону. Такая уж моя судьба.

Морган заметил, как насупился Бобби. Мальчик встал — его долговязая фигура распрямилась со знакомой медлительной угловатостью.

— Пошли, Адам. Я хочу вам показать, с чем я сейчас вожусь в мастерской.

Адам поглядел на часы.

— Мне, собственно, уже пора. Ну, да несколько минут у меня найдется.

— Может быть, останетесь переночевать? Места хватит,— предложила Кэти.— И вы, Рич?

Адам покачал головой.

— С удовольствием бы, но мне надо вернуться как можно скорее. Так что у тебя там, Боб?

Морган слышал, как они спускались по лестнице и Бобби что-то торопливо объяснял. На столике у дивана стоял кофейник. Налив себе чашку, Морган сел.

— Бобби делает модель яхты,— сказала Кэти.— Он с ней возился так, словно конструировал настоящий клипер. Адам всегда умел найти с Бобби общий язык.— Она подошла к стенному шкафу и достала свой длинный халат.— В нашем семействе только я ему не нравилась.

Морган смотрел, как Кэти раскрывает молнию на спине, изогнув поднятые руки, точно крылья. Она сбросила траурное платье, убрала его в шкаф, надела халат и, сев перед туалетным столиком, стала стягивать темные колготки.

— Сегодня такая жара, я было решила обойтись без них и шокировать публику, но есть границы, которые даже я не рискую переступить.

Морган смотрел на ее длинные ноги, загорелые, как всегда, но ничего не почувствовал. Ровно ничего.

Кэти встала, запахнула халат, прошлась по комнате.

— Я видела, как ты плакал,— сказала она.— Это меня не удивило. Я знаю, что ты сентиментален. Мне тоже хотелось заплакать. По-настоящему. Это как-то очищает. Но у меня только чуть-чуть слезы навернулись на глаза, и ничего больше. Правда, вчера ночью я долго плакала и сегодня, когда дети запели «Пребудь со мной», подумала, что вот сейчас заплачу. Но тут Бобби разревелся, и надо было его успокоить.