Admin - i 77717a20ea2cf885

"...Самое страшное, что я видел в жизни - чёрное солнце над Днепром. Два дня Днепр кровью тёк."

Это дед Павел, мамин отец. Мать кое-что записала из его рассказов. До моего рождения он не дожил.

"...И вот волочёт меня эта медсестра-пигалица, а у меня рука на одних сухожилиях болтается, мешает меня тащить. Так она эту руку зубами отгрызла, нож-то потеряла".

Второй дед Павел, папин отец. Его я немного помню.

Люди четыре года под смертью ходили, в глаза ей глядели и - переглядели. Им - не как мне было. Хуже. И не только себя защищали, а тех, кто за их спинами оставался. Четыре года. У меня - всего лишь Сороковник. Фигня какая.

- Молодец, - говорит Васюта и, перегнувшись через стол, осторожно пожимает мне свободную руку. - Думай. Всегда помни, чьих ты есть, предков не позорь. Всегда иди до конца, до точки.

- Ох, - я нервно вцепляюсь в волосы. - Васюта, я вот ещё что спрошу. Ты почему сейчас так быстро появился? Не подумай, что я на что-то намекаю, но ты будто дежурил за дверью с этим полотенцем, дожидался...

И сбиваюсь от смущения.

- В первую ночь всех скручивает. Морок это, Ваня, Миром на тебя напущенный. Одной тебе хуже было бы, потому и ждал, чтобы подойти. - Он встаёт, огромный... надёжный. И я снова чувствую себе маленькой девочкой. - Неделя впереди спокойная, живи себе, приглядывайся. Многому успеешь научиться.

- За неделю-то? - Что-то мне последнее весьма сомнительно.

Васюта вручает мне свечу в литом тяжёлом подсвечнике.

- Со светом посиди. Здесь время другое, Ванечка, иногда день за год покажется, а уж неделя-то... Научишься.

***

Раннее утро встречает меня привычно: когтистой Нориной лапой. И кое-чем новым - незнакомыми звуками во дворе. Я прислушиваюсь: как будто тяжёлый предмет тюкается в деревяшку. Негромко звучат два голоса.

Кому ж тут быть, как не дядьке с племянником! Видно, те самые уроки, о которых Ян упоминал. Подбегаю к окну.

Первое, что вижу в отдалении - Васютину спину. Её невозможно не увидеть, она так и притягивает взор. Вот он отвёл руку с копьём назад, над лопатками перекатились тугие комки мышц, другая рука пошла противовесом, корпус слегка откинулся... Копьё, сперва единое с рукой, срывается вперёд и со стуком вонзается в деревянный щит. Муромец, не торопясь, подходит, высвобождает оружие, возвращается. Я спехом отстраняюсь от окна: заметит - ещё решит, что подглядываю. А перед глазами устойчивая картинка: монолиты грудных мышц, плечи - на каждое можно запросто такую, как я, усадить, могучие руки, перевитые жилами, шея, как у быка. Ух, какая шея...

Вот в такую вцепиться бы, повиснуть и не отпускать. Носи!

И это тот самый Васюта, что мне полночи сопли утирал?

Перевожу дух. Мать, неодобрительно вякает проснувшийся внутренний голос, чтой-то тебя с утра не в ту степь понесло. Ты отвлекись, что ли, поди умойся, пока ванная свободна, слыхала вчера - хозяин там плескаться любит? Чай, после тренировки привык водными процедурами заниматься, вот и займёт.

В темпе одеваюсь, умываюсь и выглядываю с кухни во двор уже на законных основаниях: надо бы выпустить Нору. И пользуюсь возможностью ещё немного полюбоваться на бесплатное зрелище. Словно почувствовав мой взгляд, Янек оглядывается, машет мне, затем кивает на собакина: мол, пусть побегает, приглядим. Ага. Ныряю за дверь. Щёки горят.

И ничего удивительного, что меня так заводит, огрызаюсь запоздало. От физиологии никуда не деться. Столько лет одна, что сердце обмирает от одного вида такого вот... ух, как я понимаю Галу...

Вдох, выдох. Сердце тоже мышца, её можно успокоить и расслабить. Можно воспользоваться нехитрым визуальным приёмом: повесить воображаемый замок, замкнуть на два оборота и выбросить воображаемый ключ в воображаемую реку.

Вот так. Там их, замков, много: одним больше, одним меньше... Уже спокойно возвращаюсь к дверной щёлочке.

Щитов с мишенями во дворе два. Один для копья, другой для дротиков - стало быть, Янкин полигон. Пацан, как и дядечка, обходится без рубахи, и, хоть с виду тощенький, а уже кое-где обрастает, обрастает мышцами. Дротики поменее копья, летят дальше. Прикинув на глаз расстояние полёта и силу замаха, я впадаю в уныние: пара таких бросков, и вывих плеча мне обеспечен. Нет, дротики - не моё, лучше и не примеряться.

Пойду-ка, насчёт завтрака похлопочу, ведь придут сейчас голодные копейщики, им чайку с сухариком не предложишь. Правильно я вчера с кашей подсуетилась. Тут, наверное, почти как у Гоголя: "У меня, когда свинина - всю свинью давай на стол, баранина - всего барана тащи, гусь - всего гуся!", аппетиты у всех здоровые, диетами не испорченные. Такую массу мышц чем-то надо поддерживать. Работающую массу, между прочим, жирком не заплывшую... Что это там вчера на крыльце про дружину толковали?

Печь вытоплена, дрова прогорели до угольков, чугунок с упаренной за ночь гречкой заботливо сдвинут на край плиты. Это во сколько же ребята просыпаются, если и по хозяйству успевают, и по воинским делам? Сдаётся, пораньше рассвета. Входит Васюта и сразу заполняет собой полкухни. Рубаха небрежно перекинута через плечо. Глаза у меня уже привычно округляются.

- Доброе утро, мальчики, - говорю, спохватившись. Почему у меня вырывается это "мальчики" - не знаю, но им нравится. Скромно опускаю взор.

- Доброе, - гудит Васюта, и, проходя в ванную, вопросительно поднимает брови. Как, мол, оно, после вчерашнего? Я киваю, слегка прикрыв глаза. Нормально, мол. Порядок.

- Доброе, - почти баском отвечает Янек. Он - к рукомойнику, плещется, фыркает. Усаживаю их завтракать и делаю вид, что не замечаю невесть откуда взявшегося третьего стула. Щедро сдабриваю кашу маслом, добавляю ломти баранины. Ишь, как мужички натрудились с утра, сейчас им всё впрок пойдёт! Они по-прежнему обнажены по пояс (видать, дома не зазорно), с полотенцами на шеях, как после бани.

- Красивые вы мужики, - говорю, не сдержавшись. - Вот кому счастье-то достанется...

Васюта шутливо пинает племянника.

- Слыхал? Это она про меня сказала!

- Нет, про меня! - Янка краснеет от удовольствия. - Ванесса, я ведь тоже красивый?

Васюта делает страдальческое лицо.

- Красавец писаный, - говорю серьёзно. - А молодец-то какой, через год-другой тебя ещё перегонит!

И видно, что мои слова приятны обоим.

- Всё собрала? - неожиданно спрашивает Васюта

- Вроде, всё... - Я в недоумении оглядываю стол. Чугунок с кашей, две миски, ложки, крынка с молоком, кружки... Что ещё?

- Себе-то миску поставь, хозяюшка. Без тебя не начнём.

Янек прячет улыбку. Я понимаю, что вопрос не обсуждается.

Видимо, я угодила, потому что оба сидят довольные, как коты в сметане, и уходить по своим делам им явно не хочется.

- Добро, - говорит, наконец, Васюта. - Что на обед думаешь? В леднике у меня говядина, хоть на борщ, хоть на горячее, баранов пара; сходишь, посмотришь. Да сама ничего не тягай, нас зови, кто ближе.