Евгений Введенский - Либерия

Некоторое время Шимон молча потягивал пиво из бутылки, а затем, как будто спохватившись, повернулся ко мне:

— Евгени, я вижу, что ты, хоть и не слишком сообразительный, но очень порядочный молодой человек. Я надеюсь, что этот разговор останется между нами.

— Разумеется, — кивнул я, польщенный оказанным доверием, но задетый невысокой оценкой своего интеллекта.

"Жаль, что он не слышал моих песен, а то наверняка изменил бы свое мнение", — подумал я, откидывая с лица прядь волос.

— Скажи, Евгени, какие планы у тебя на будущее? — спросил Шимон после паузы.

— Ну... — пожал плечами я и задумался, кусая нижнюю губу.

— Хорошо, давай поставим вопрос иначе. Кем ты видишь себя через десять лет?

Я промычал что-то невыразительное, посмотрел вверх, надул щеки и с шумом выдохнул воздух. В голову по-прежнему ничего не приходило.

"Это сколько ж мне будет лет через десять лет? Тридцать пять?!" — с ужасом подумал я. Это у меня как-то в голове не укладывалось. "В самом деле, на что я буду похож в таком почтенном возрасте?" — думал я в тоске.

— Ладно, Евгени, не напрягайся так, — вздохнул Шимон и почесал голову. — Скажи, чем бы ты сейчас занимался, если бы не приехал в Африку?

— Сидел бы дома за компьютером, — мечтательно ответил я, — смотрел фильмы, играл на гитаре... Или выступал бы где-нибудь со своей группой.

— Так ты музыкант? — Шимон посмотрел на меня с интересом. — Знаешь, Евгени, я жалею только об одном в своей жизни — что не умею играть ни на каком музыкальном инструменте. Зато очень люблю петь! Правда, мое пение больше похоже на кваканье лягушки...

Шимон рассмеялся и тут же внезапно посерьезнел.

— Послушай, я хочу тебя кое о чем предупредить. Африканки — прирожденные манипуляторы, которые очень хорошо умеют играть на чувствах; это хищницы, единственная цель которых — использовать мужчин в своих целях. У них другая мораль и другие принципы — совсем не такие, как у девушек, с которыми ты привык иметь дело. Как у всех музыкантов, у тебя — мягкое сердце. Влюбишься в африканку — считай, ты пропал. Потому что...

И Шимон замолчал, глядя в темноту за окном.

— Спокойной ночи, — вдруг сказал он после долгой паузы и ушел к себе.

Допив пиво, я попытался встать с дивана. Только теперь я понял, насколько сильно устал! Ноги с большим трудом несли меня вперед, а голова готова была свалиться с плеч и покатиться по бетонному полу.

Не включая свет, не раздеваясь, я рухнул на кровать. Голова раскалывалась пополам, все мышцы мучительно ныли, рана на лодыжке болела... В темноте по мне ползали какие-то мошки, а у меня не было сил даже пошевелиться, чтобы согнать их. Но заснуть у меня тоже не получалось; ощущая огромную тяжесть, как будто каждый миллиметр моего тела весил несколько килограммов, я целую бесконечность лежал в тупом оцепенении, находясь в странном пограничном состоянии между сном и бодрствованием, раздавленный медленным катком тревожных мыслей и бредовых образов.

Мне казалось, что из стен вырастают черные руки с белыми ладонями и тянутся ко мне, пытаясь вцепиться в меня длинными изогнутыми когтями. Комнату заполняла горячая прозрачная слизь, которая полностью облепила меня, не давая дышать... Я уже почти захлебнулся, когда душившая меня масса схлынула, как будто кто-то достал пробку в ванной, и я услышал где-то совсем рядом иступленные африканские барабаны и веселые дурашливые голоса, которые пели на неведомом языке с множеством гортанных звуков. Я почувствовал невыносимый жар: моя кровать горела, меня со всех сторон охватили языки пламени! Попытавшись подняться, я обнаружил, что намертво привязан к кровати варикозными переплетениями толстых лиан... Заорав от ужаса, я проснулся и сел, обливаясь потом и тяжело дыша.

Мой матрас не горел, но музыка действительно играла — в соседней церкви шла ночная служба. Под аккомпанемент экстатического размашистого регги десятки голосов все громче и быстрее хором восклицали: "Иисус! Иисус! Иисус!" По комнате летали мошки. За окном рычал генератор. По моему лицу текли струйки пота, капая на мокрую подушку...

Скрипя суставами, я вышел на крыльцо и закурил.

Из комнаты Гены раздавались звонкие шлепки и приглушенный женский смех.

На скамейке лежал Бобби в меховом пальто; подложив под голову сложенные вместе ладоши, он спал глубоким сном ребенка.

Второй охранник спал у ворот, распластавшись прямо на земле.

Директор охранного агентства спал в водительском кресле своего желтого такси, издавая храп настолько громкий, что две мартышки, которые сидели на перекладине в глубине клетки, обнимая друг друга тонкими лапками, испуганно вздрагивали, глядя на меня из полумрака большими грустными глазами.

ГЛАВА 8

— Евгени, пора вставать! Евгени! — повторял Шимон, стуча в мою дверь.

В окно заглядывали первые лучи солнца. Начиналось мое второе утро в Либерии.

"Жаль, нельзя посмотреть мои аккаунты в соцсетях... — думал я, стоя в душе под струями прохладной воды и пытаясь раздвинуть крепко слипшиеся веки. — На моей стене, наверно, уже куча постов".

"С первой же зарплаты куплю ноутбук, — твердо пообещал я себе, вытираясь полотенцем. — Впрочем, что с него толку. Интернета я здесь пока еще не видел..."

В гостиной за столом уже сидели достопочтенный Корома, Корома-младший и Мохаммед Омар. Гена начесывал чубчик у зеркала, насвистывая "My Heart Will Go On" Селин Дион.

— Ты уже заметил, что Гена не всегда ведет себя разумно, — отозвав меня на кухню, вполголоса сказал мне Шимон. — Не наделал бы он глупостей в Бонг Майнс. Если он будет говорить откровенную ерунду, ты в своем переводе можешь это исправить. Понимаешь?

— Вроде да, — неуверенно ответил я, жуя бутерброд.

Побрызгавшись туалетной водой, Гена объявил, что готов ехать. Он выглядел так, как будто мы собирались не в джунгли, а на ночную вечеринку. Он был одет в короткую пляжную рубашку и тесные джинсы с низкой талией; вся одежда на нем была как будто на пару размеров меньше, чем требовалось.

Сев за руль, Корома-младший первым делом засунул кассету во встроенный магнитофон, и утренний воздух огласился частыми ударами барабанов и хриплым африканским речитативом. Гена с сигаретой во рту устроился на переднем сиденье. Достопочтенный Корома, Омар и я сели сзади, и джип выкатился за ворота.

Улицы Монровии еще только просыпались. Женщины с прическами в виде редиски разжигали угли в жаровнях, толкли маниок в деревянных ступах, раскладывали товары на лотках. Вокруг каждой из них сновало с полдюжины детей разного возраста.

Увидев идущую по улице девушку в коротких шортах, Корома-младший лихо обогнул ее, сбавил скорость и высунулся в окно.

— Привет, красотка! — сказал он, широко улыбаясь. — Давно не виделись. Куда ты несешь свою аппетитную задницу?