Белорусская литература - Плот у топи

– Кажется, ты украл мое сердце…

– Так и будет, – улыбнулся я и обнял девушку. Мне снова стало жаль неразумное дитя.

Совсем иного сорта женщина – Инга, с которой мы после полудня отправились в консерваторию, где впервые встретились. Инга сидела перед самой сценой, прямо напротив меня, и ее большие черные глаза, подобные двум горящим углям, возбужденно блестели за стеклами очков. Я играл, а ее пылающий взгляд, раз выхватив меня из рядов музыкантов, до конца концерта обжигал и придавал сил. Инга боготворила музыку и, как сама выражалась, «если бы ее лишили слуха, оркестр продолжал бы играть у нее в голове». Музыкантам же она поклонялась. Ее первый муж был дирижером, но предпочитал руководить пышными застольями, профессионально точно размахивая бокалом, и вскоре вместо концерта сыграл в ящик. Только и после его похорон на пути Инги стояла очередь из граблей. Потом, когда, по словам женщины, она «перенасытилась искусством», наступило затишье и мирное одиночество. И тут появился я со своей «дьявольской виолончелью и умопомрачительным вибрато».

Высокая худощавая женщина-флейта, как я ее называл, с копной смоляно-черных густых волос, в которых таились жемчужные нити мудрости, – истинная аристократка с утонченными манерами, королевской осанкой и безупречным вкусом. Она соответствовала моему статусу и была очень приятным собеседником.

Но этим вечером, вернувшись из консерватории ко мне домой, мы не стали располагаться в высоких креслах у камина и вести разговоры. Я предложил Инге отведать вегетарианских кушаний, однако она отказалась и неожиданно изъявила желание услышать мою игру. Я повиновался и принес виолончель. Вопреки этикету Инга подтянула ноги к груди, обхватив колени руками и поставив на них подбородок. Закрыла глаза и напряглась, будто собралась слушать кожей.

Я вдохнул и, зажав пальцем струну, пустил смычок в свободный полет. Звук плавно растекся по комнате, нарастая и все явственнее вибрируя, затем достиг своего пика, переплавился в иной и дальше, дальше… Пальцы торопливо, алчно изучали гриф. Казалось бы, бесконечно ведомый смычок словно внезапно кончился, резко, до звона в ушах оборвав изящную мелодию. И в то же мгновение вдруг вновь опустился на струны, безжалостно рванул по ним и заходил ходуном, точно ожил и хотел вырваться из руки. Подобно бумажному листу, музыка то раздиралась на клочки-звуки, то снова сливалась в гармоничное целое, чтобы опять распасться. Сердце не поспевало за скачущим, неровным ритмом, и его удары отдавались гулким гудением, колодезным эхом. Смычок закончил вираж и застыл, уступив черед вымеренным щипкам. Круг замкнулся – зазвучала начальная мелодия, на сей раз ярче и величавее, постепенно затихая. И уже только ее отголоски витали в воздухе призрачными золотыми пылинками.

Предельно медленно, боясь издать хоть малейший шорох, я отвел руку со смычком и осмелился взглянуть на замершую, как давеча смычок, слушательницу. Глаза Инги были широко распахнуты и невидяще, отрешенно глядели вдаль. Взор ее, по обыкновению, сиял, но уже совершенно по-новому: не полыхающими углями, а скорее лунными бликами, отраженными от водной глади. Странный влажный блеск глаз делал лицо женщины старше, изможденнее, накладывал на него печать скорбного прошлого. Чудилось, будто она потеряла что-то важное и еще раньше, давным-давно, принудила себя смириться с этим.

Я впервые видел слезы аристократки.

Бесшумно уложив инструмент в футляр, я приблизился к Инге и протянул ей ладонь. Женщина подалась вперед и легонько коснулась моих пальцев, причем с такой осторожностью, словно трогала крылья редкой бабочки.

– У тебя гениальные руки, – шепнула Инга. – Гениальные руки, создающие гениальную музыку.

– «Из всей земной музыки ближе всего к небесам биение истинно любящего сердца» 1, –я убрал прядку темных, меченных серебром волос с высокого лба женщины.

Инга посмотрела в куда-то в сторону и горько усмехнулась. Розовый длинноухий кролик с красным сердечком в лапках пристально наблюдал за нами стеклянными бусинками с края барной стойки. Бедный, забытый хозяйкой Мистер Харт. Брелок-талисман Лолы, с которым она не никогда расстается. Не расставалась. В голову пришла бредовая мысль, что пара бусин Мистера сверкают немой тоской – той, во взгляде Инги.

«По-настоящему любит тот, кого меньше любят» 2. Я знала. У такого мужчины не может быть одной женщины. Я знала. Они ведь моложе, свежее, и с ними проще. Я знала. И все равно… – тонкие губы аристократки дрогнули. – Надеюсь, вы не были слишком жестоки к доверчивым созданиям? Юные сердца так хрупки…

Я присел подле Инги.

– Почему вы беспокоитесь о них больше, чем о себе?

Женщина снисходительно улыбнулась, склонив голову к плечу, и дотронулась до золотого колечка, висящего на шее.

– Моя жизнь почти прожита, их же – только начинается. Считать первую потерю трагичной естественно, последнюю – смешно.

– На чужом опыте не научишься, – возразил я.

– Верно, – задумчиво кивнула Инга, продолжая теребить цепочку с кольцом. – Но отчего вы пустили меня в число неопытных существ?

– Вы на них не походите, – просто ответил я, не сводя взгляда с Мистера Харта. – А им не суждено стать вами.

– Спасибо. За надежду. – Инга перекрутила цепочку, расстегнула и отдала мне.– Хотя вы неисправимый сердцеед.

– Вы угадали, – чересчур серьезно подтвердил я, принимая подарок. – Благодарю. Что я могу для вас сделать?

– Обещайте, – в волнении произнесла Инга, оглянулась на барную стойку и повторила: – Обещайте. Помнить меня.

– Я сохраню вас в своем сердце.

Парадоксально: гордую, независимую аристократку мне стало жаль больше, чем наивную девочку. Увы, моя жалость ничего не решает.

Около девяти часов вечера ко мне пришла еще одна гостья. На сей раз незваная.

Я уже порядком устал, работая над каждой из двух усыпленных женщин в подвале усадьбы. Тут находились три помещения, оборудованные под операционную, хранилище с холодильными камерами и крематорий. Закончив с изъятием органов, я поместил их в хранилище, сжег тела и вернулся в операционную для уборки, где и наткнулся на Ольгу.

О, это воистину необыкновенная девушка! Другой такой я не встречал. Стоит отметить, что она по праву занимает особое место в моей жизни.

Недавняя выпускница медицинского университета, Ольга устроилась в мою частную клинику по трансплантации органов год назад и сразу же доставила своему начальнику массу беспокойства. По уму она казалась намного старше своих лет и производила впечатление серьезной, ответственной и волевой женщины. Ольга из тех людей, которые в любой шутке ищут долю правды и редко смеются.

Амазонка, как я ее величал, следила за каждым моим шагом, смело высказывала в лицо свое мнение и даже спорила, сбивая меня с толку. До нее я самонадеянно думал, что нет на белом свете женской души, которую я не смог бы разгадать, и женщины, сумевшей разгадать мою душу. Но прямо в нее заглядывали Ольгины тускло-серые, непримечательные глаза, и от них было не спрятаться. Я одновременно уважал, боялся и ненавидел ее, уверенный: с ней у нас ничего никогда не получится – скорее рухнет моя клиника. Однако я ошибался, не подозревая о привычке девушки скрывать свои истинные чувства за внешней холодностью и неприступностью. Так поступала не одна Ольга – просто у нее это получалось очень хорошо. Амазонка любила меня. Без ухаживаний, подарков, знаков внимания и надежд на взаимность. Для меня такая привязанность явилась чем-то из ряда вон выходящим, поэтому я долго оставался в неведении. Как и Ольга не знала о моей маленькой тайне.