User - i dfee46a8588517f8

Убедительным показателем политической недееспособности ка­марильи во главе с великими князьями было убийство Распутина двумя сиятельными «невропатами», по выражению великого князя Николая Михайловича, в компании с черносотенным думцем. Это \ убийство было чистейшей импровизацией трех неуравновешенных | людей, абсолютно автономной акцией, не связанной ни с велико­княжеской компанией, ни с другими «заговорщиками» и не рассчи­танной на продолжение. Это была как бы сиятельная карикатура XX в. на век XVIII: тогда уверенная в себе знать убивала неугод­ных царей, теперь ее измельчавшие потомки неумело, нелепо убили ^ пьяного мужика. Политический смысл и значение убийства были для задумавшей его троицы очевидны: скандальная близость Рас­путина к царской чете развенчивает ореол царской власти в глазах народа, ликвидация «старца» прекратит брожение умов, уничто­жит влияние императрицы и «темных сил» на царя, следователь­но, с безумной распутинско-протопоповской политикой будет по­кончено.

Результат, по всеобщему признанию, оказался совершенно противоположным: распутинско-протопоповская политика приня­ла характер открытого вызова, и всем, даже самым неискушенным, стало очевидно, что дело не в Распутине, а в строе.

Позже, в эмиграции, Ф. Ф. Юсупов, пытаясь доказать, что убийство Распутина имело важное политическое значение, вынуж­ден будет сочинить для этого кучу явных небылиц. Если отбросить ничего не значащие оговорки, то, по версии автора, деятельность Распутина направлял германский генеральный штаб («держал его невидимо в своих руках при помощи денег и искусно сплетенных интриг»), параллельно с этим стремившийся вызвать революцию в стране. Поскольку Распутин был в курсе всех самых тайных и важных новостей, сообщаемых ему царицей, о них так или иначе

узнавали и немцы. Распутин, уверял Юсупов, был с ним предельно откровенен, признавал, что у него есть руководители, которых называл «зелеными». Живут эти «зеленые» в Швеции. На вопрос, есть ли «зеленые» в России, отвечал: нет, здесь только «зеленень­кие»— их друзья. Главная цель, которую поставил перед собой «старец» и о которой он якобы прямо говорил автору, состояла в том, чтобы как можно скорей заключить сепаратный мир с Германией. «Будет, довольно воевать, довольно крови пролито, пора всю эту канитель кончать. Что, немец, разве не брат тебе?» — откровенничал Распутин. Помеха царь — «все артачит­ся, да сама тоже уперлась». Но если не сделают так, как требует он, то Александру с сыном — на престол, а царя — на отдых .в Ливадию огородником, он рад будет. «Моему воображению, — пи­сал Юсупов, — рисовался чудовищный заговор против России, и в центре его стоял этот «старец» 168. Даже если предположить, что Распутин все это действительно говорил Юсупову, совершенно очевидно: он просто дурачил своего сиятельного приятеля-несмыш- леныша.

Юсупов, ссылаясь на свидетелей из ставки, утверждал, будто Николай II был очень доволен, что его освободили от Распутина. «Сопровождавшие его, (из ставки. — А. А.) рассказывали, — пи­сал он, — что после получения известия о смерти Распутина он был в таком радостном настроении, в каком его не видели с самого начала воины» . Эту версию очень охотно подтвердили великие князья, в частности Павел, отец второго убийцы — великого князя Дмитрия Павловича. В день, когда царь узнал об убийстве «старца», Павел пил с ним вместе чай «и был поражен... выраже­нием особенной ясности и довольства на лице государя, который был весел и в хорошем расположении духа, чего давно уже с ним не было». Царь ни слова не сказал Своему собеседнику о случив­шемся, но Павел «потом объяснял себе это хорошее настроение государя внутренней радостью, которую тот испытывал, освобо­дившись наконец от присутствия Распутина... был счастлив, что судьба таким образом освободила его от кошмара, который так давил его» 170.

Цель этого рассказа, явно созданного задним числом, очевид­на: хоть как-то отделить царя от Распутина, спасти честь монарха в глазах его подданных, а заодно и сберечь себя от их возможных подозрений в скрытой нелояльности к императору (сперва убивают близкого ему человека, а потом, глядишь, дойдут и до соблазна цареубийства). Другой убийца, Дмитрий Павлович, если верить Юсупову, пошел еще дальше, объясняя безразличие царя ко всему, что творится вокруг него, тем, что его опаивали специальным снадобьем т.

В действительности реакция царя на известие об убийстве Распутина была несколько иной. Узнав о нем, он схватился за голову и был в ужасном расстройстве |72. Об этом недвусмысленно говорит и его телеграмма жене от 18 декабря 1916 г.: «Возмущен и потрясен. В молитвах и мыслях вместе с вами. Поиеду завтра в 5 час.» 173.

Мысль, что царь притворялся перед женой, опровергается свидетельством генерала Данилова. «Случилось так, что известие об убийстве Распутина пришло в ставку в день, назначенный для совещания специально вызванных в Могилев главнокомандующих фронтами и их начальников штабов. Предметом совещания дол­жен был быть план военных действий на 1917 г. Несмотря на исключительную важность совещания, естественный председатель его — государь, добровольно принявший на себя тяжесть предво- дительствования действующей армией, оставил последнюю и, не­ожиданно прервав совещание, уехал в Царское Село. Этот неосто­рожный поступок, - возмущался генерал, — тяжелым камнем лег на души всех нас, вызванных на совещание» |74.

Лучше всего политическая ничтожность акции, совершенной тремя убийцами, была доказана ими самими. Дело в том, что убийство Распутина могло иметь известное политическое значение \1 при одном условии — если бы вся троица тут же публично мотивировала его. Тогда можно было бы рассчитывать, учитывая всеобщую ненависть к «старцу», на какое-то общественное со­чувствие и даже некоторую гальванизацию трупа монархической идеи (мол, плох или слаб только данный царь, но не сама идея мо­нархии, раз у нее еще есть такие храбрые и благородные при­верженцы из числа тех, кто окружает трон). Заговорщики же поступили наоборот — Пуришкевич сразу укатил на фронт со своим санитарным поездом, а великий князь и просто князь стали с клятвами и слезами уверять не только царскую чету, но и своих близких, что они абсолютно непричастны к убийству, причем делали это не из каких-либо тактических соображений, а из простого, неприкрытого и жалкого страха перед возможным наказанием, которое при их положении не могло быть сколько- нибудь тяжелым. Как свидетельствовал Андрей Владимирович, даже своему отцу Дмитрий Павлович поклялся «на образе и портрете матери... что в крови этого человека рук не марал» |75.

Зато в письме отцу от 23 апреля 1917 г. (т. е. два месяца спустя после Февральской революции) из Казвина Дмитрий Пав­лович писал: «Наконец, последним актом моего пребывания в Петрограде явилось вполне сознательное и продуманное участие в убийстве Распутина, как последняя попытка дать возможность государю открыто переменить курс, не беря на себя ответствен­ности за удаление этого человека (Алике ему это бы не дала сделать)». Но и он был вынужден признать, что попытка не удалась: «И даже это не помогло и все осталось по-прежнему, если не стало еще хуже» |76. В том же духе вел себя и Юсупов. Так же малодушно повели себя и их родичи — великие князья, бросившись дружным коллективом просить царя о снисхождении и прощении сиятельных молодых людей.