Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 50

7 Ап. Сп. 89. Еще раньше. Совсем не нужно много спать, когда не объедаешься. 4-й день не ем сахара и белого хлеба и прекрасно. То же, что я открыл о половом разврате и законности и радости воздержания, то же и об еде — пост. И одно в связи с другим. — Опять писал довольно много. После обеда Ур[усов] мне читал свое. Жалко, что так предрешено. Мне б[ыло] тяжело, но хорошо. Пошел в деревни Торбеево и Короедово. У сапожника, у Степана, уговаривал подписаться. Ложусь спать рано.

8 Ап. Сп. или Москва 89. Если буду жив.

[ 8 апреля. Москва .] Жив, в Москве, но не совсем. [ Вымарано 4 слова. ] Встал очень рано, уложился, простился с Ур[усовым] и поехал. На станции и дорогой пропагандировал общество трезвости. Только со станции пришел пешком и то пользовался конками. У дома нашел мальчика, семинариста из Рязани, кот[орый] просил денег и навалился на меня всей тяжестью своей онанистической беспомощности. Я торопился домой и ничем не сумел помочь ему. Говорил с ним и дал деньги, которые были у меня. Это одно из самых трудных положений: юноша, составив себе преувеличенное и ложное представление обо мне, долго носясь с этим представлением и еще с представлением о том, что он считает своим незаслуженным несчастием, добирается до меня и ждет спасения полного; и вдруг ничего. Надо помнить, что это одно из труднейших дел и пот[ому] надо не отстраняться от него и делать его наилучшим образом. Это drawback 55многих радостей моего положения. Главное же не торопиться. А я и не помолился перед ним, при нем. С Ур[усовым], прощаясь, я, возражая на его теорию об обез[ьянах], к[оторую] он составил для уяснения недоразумений Саф[иры] Голиц[ыной], сказал: Бог сошел на землю, чтобы дать закон (спасения, благо) и Хр[истос] дал закон этот. Я, человек, слышал его и понял и нашел спасенье и благо. И вдруг оказываются неясности, затруднения, и надо искусственные построения делать, к[оторые] еще неяснее, чтобы разъяснить. Зачем я пойду туда? Зачем всё то, что путает и что не от Хр[иста]? А таковое весь ветхий завет и, главное, падение, искупление. Да, беда вся в том, что Хр[иста] мы не понимаем, как Бога, могшего родиться только от Бога, а мы принимаем его сыном еврейского народа (замечательно, что народ-то отрекся от него), сыном матери (отчего же не внуком и племянником еще) и тянем в божественность и его antécédents. 56В сущности же Бог не может иметь никаких antécédants. Бог родился в мире (я ведь говорю по признанию (к[оторое] я могу допустить) его Богом), а не в еврейск[ом] народе и для всего мира, и потому для учения Б[ога] вовсе не нужно, не имеет никакого значения учение евр[ейского] народа, так же мало, как имеет значение учение его матери, дяди. Это такая обычная ошибка. Троица — Хотьков.

Ходил с Сережей в баню. Да, хорошо бы: остави нам долги наши, как и мы оставляем должник[ам] нашим: чтобы забыть всё прошедшее людей и сначала относиться к ним.

9 А . М. 89. Встал в 6. Немного слаб нервами, приводил в порядок письма и читал их. Читал эпизод о защите казненного солдата.

Написано дурно, но эпизод ужасен в простоте описания — контраста развращенных полковн[ика] и офиц[еров], командующих и завязывающих глаза, и баб и народа, служащего панифиды и кладущ[его] деньги. — Господи, помоги мне в Москве. Я слаб и гадок. От Черткова письма. Видно, он очень подня[лся] духом; такое же, но с мрачн[ым] характер[ом] от Е. П[опова] и такое же от Семенова и Медведева. Записал дневник и хочу писать Кр[ейцерову] Сон[ату].

И пописал до завтрака, потом заснул, пошел к Озмидову, не дошел. Дорогой раздал листки пьяным. Хорошо поговорил. Страшный вид разврата вина и табаку. Обедал, читал шекеров. Прекрасно. Полное половое воздержание. Как странно, что я теперь, когда занят этими вопросами, получил это. Носил воду. Пришла Варенька с мужем. В Москве известных, с билетами, 8.000 проституток. Спал очень дурно.

10 Ап. М. 89. Встал в 8, убрался, напился чаю и писал письма. Пришел из библейской лавки. Я спорил с ним о вере в искупление, ужасно дурно обошелся, боюсь обидел. Я уж упал сильно здесь. Пойду попрошу прощенья. Писал письма 1) Семенову, 2) Попову, 3) Красильникову и 4) Черткову. Это серьезные и два пустые — Ур[усову] и Поше. Ходил гулять. Унылость. Это от греха. Обедал. Прочел шекеров, записал, и письма, и иду погулять или работать.

Поработал, воду носил. Лег рано.

11 А. М. 89. Встал в 7. Убрался и сел за статью об искусстве. Хотя и дурно расположен б[ыл], всё ясно и кое-что сделал: уяснил и расположил. Письма от Элпидина, от свящ[енника] с проповедями. Пошел к Озмидову. Унылость. Он умственно больной, но хороший. Самолюбие еще не тронулось в нем, как к лед на реке. Дома оргия на 25 человек. Еда, питье. Дьяков милый, кроткий и Фет жалкий, безнадежно заблудший. Я немножко погорячился с ним, когда он уверял, что не знает, что значит безнравстве[нно]. У Госуд[аря] ручку целует, Полонск[ий] с лентой. Гадко. Пророки с ключом и лентой целуют без надобности ручку. Вечером ничего не делал. Рано лег. С С[оней] хорошо, тихо.

12 А. М. 89. Встал в 6. Поносил воду так, что устал, записал это и иду пить чай. Час 9-й.

Возился усердно, но почти бесплодно над статьей об иск[усстве]. Пошел к Леноч[ке] (очень ми[ла]), к Ник[олаю] Фед[оровичу], с ним ходил и рассказывал ему «об иск[усстве]». Он одобрил. Пошел на выставку, но испугался множества народа и вернулся. Дорогой уяснил себе, что conditio sine qua non 57новое, а условия достоинства содерж[ание], крас[ота?] и зад[ача?]. Обедал поздно. Приходила Баршева (поссорилась с кузин[ой]). Ив[ан] Мих[айлович], Полушин, потом Янжул и Сторож[енко]. Спорил слишком горячо с Янж[улом] о том, что регулирование фабрик вредно, как регулированье проституции. Лег поздно — в 12.

13 А. М. 89. Встал в 7. Опять бился над статьей об иск[усстве]. Хотя не запутался, но и не кончил. Не выспался и слаб. Главное же переел. Читал шекеров. Всё думаю, и вопрос остается вопросом. Иду завтракать. Получил брошюру, проповедь Dоl’а. Ничто, как такие хорошие, но пресные книги, не указывают на тщету писаний, рассуждений, построений.

Тоже прочел Лопатина реферат о свободе воли. Да, лаконизм, если не молчание.

Собрался идти, пришел Брашнин. Прошелся с ним. Он прямо ищет наставления как жить. Поговорил, посоветовал о книгах против пьянства, чайную и проще и ближе быть. Потом подле музея выставки Семирад[ского] встретил Богдан[ова]. Они хвалят картину. Потом в библейск[ую] лавку. Хорошо поговорил с Никол[ьсоном?] 58(кажется). Я попросил простить. И о пьянстве. Потом к Марак[уеву], не застал и домой. Дома Голохв[астов], Грот и Дунаев. Потом Овсянник[ов], о статье (защита солдата). «Ваше сиятельст[во]». Как тут быть? Потом Касиров и Александров. Письмо от Аристова и Леонтьева. Ужасен этот зуд, заставляющий их писать. Не слушать, как токующий тетерев, а токовать. Потом, вместо молчания и лаконизма, с Касировым, задирающим о вере, говорил много лишнего. Столько же лишнего говорил и с Гротом о свободе воли. Как же надо б[ыло] поступить и с Кас[сировым] и с Гротом? спрашиваю я себя. Подумал: Так я думаю: просить их не требовать от меня участия в том, в чем для меня нет интереса. Главное, вспомнить, что я, проходя в этом мире, умирая, могу делать одно: исполнять волю пославшего или проводящего, т. е. проходить так, как он хочет, не задерживая себя и одних и не стаскивая других и, главное, не толкаясь, не злясь. Лег поздно. Спал д[урно]. Да, надо предложить шекерскую жи[знь]. Помоги, Господи.