User - Роман Равдин

контакт с экспериментаторами. Он, -- свидетельствовала запись в лабораторном

журнале, -- "не вышел на связь". Как ни трудился Притт у своего биотрона,

какие только варианты ни испробовал, "алтарь сатаны" оставался бессильным,

ничем не мог ему помочь. А между тем, все свидетельствовало о том, что мозг

не погиб. Электрическая активность его оставалась достаточно высокой, не

говоря уж о прочих физиологических функциях, которые поддерживались

безукоризненно.

Мозг принадлежал тридцатидвухлетнему специалисту по эргономике* и

поэтому был особенно дорог. Мистер Майкл приложил все свои недюжинные

способности, чтобы достать, и притом без шума, мозг именно такого профиля. В

будущем ему предназначалась роль управляющего металлургическим комплексом.

Дабы ученые "напрасно не волновались", мистер Майкл по специальному

указанию Босса объяснил им, что человек этот -- убийца своей жены,

приговорен к газовой камере, что перед казнью согласился продать свой мозг

Корпорации.

* Инженерная психология, наука об управлении производством.

И в доказательство директор Научного центра показал это завещание

приговоренного, скрепленное подписью и печатью нотариуса.

На стол им подали уже подготовленное к операции тело незнакомца под

глубоким наркозом. А когда они покончили с ним, тело увезли, как им сказали,

в тюрьму, где должны были совершить казнь приговоренного и погребение.

Мистер Майкл предупредил Притта, что сразу же после пробуждения мозга

тот должен, используя "ГЭМ", разрушить личность этого человека, не вступая

ни в какие разговоры с осужденным.

-- По существу-то казнили его мы, -- заметил мно- гозначительно

Альберт, когда все они собрались у кофейного автомата в комнате отдыха.

Наступило тягостное молчание. У Притта готово было сорваться резкое

возражение, но оно застряло где-то в горле. Ему вдруг остро захотелось

услышать мнение своих соратников, с которыми делил он всю тяжесть моральной

ответственности за столь ужасные эсперименты.

Пол отодвинул недопитую чашку. Контрастней обозначилась густая сеть

морщин на его лбу. Угрюмо, словно шары из-под языка выкатывая, он сказал:

-- Его все равно бы... умертвили.

-- Значит, палачи -- мы? -- быстро парировал Альберт с какой-то

сатанинской усмешкой.

-- Как ни парадоксально, но мы и убили его, и спасли от небытия...

-- Верно, Макс! -- не выдержал Притт.-- В тебе говорит диалектик.

Исследователя всегда обуревают противоречивые чувства. А тем более, когда он

идет по лезвию бритвы: направо -- живое, налево -- неживое царство

природы...

-- Если бы я оказался случайным слушателем вашей лекции, я решил бы,

что здесь сидят философы, а не бионики,-- съязвил Альберт. -- Только,

простите, не понимаю, зачем напускать столько тумана на совершенно ясное

дело. Чтобы оправдаться перед судом своей совести?

-- Зачем тогда вы работаете с нами? Или живые мозги можно брать у

мертвецов? -- крикнул Пол, и чувствовалось, что в возбуждение он входил с

явным облегчением, ибо лучше сердиться, нежели пребывать в растерянности...

-- Согласен. Но вы уверены, что завтра кому-то не потребуется ваш мозг,

Пол? Сегодня охотятся за инженером-эргономиком, а завтра решат, что выгоднее

иметь дело с нашими управляемыми мозгами, чем с нами, критически мыслящими

личностями...

-- Перестаньте, Альберт, -- устало сказал Притт. Ему стало нехорошо.

Видно, сказывалось напряжение последних дней, неудача на биотроне, а тут еще

и эти разговоры. Макс испуганно подал ему стакан холодной содовой. Все

приумолкли, заметив меловую бледность на лице своего руководителя и то, как

дрожит стакан в его руке.

Отпив несколько глотков, он медленно опустил стакан на поднос,

задумчиво покрутил его в пальцах, глубоко вздохнул и сказал:

-- Зачем нам ссориться? Мы -- люди науки. Разве не вольны мы бросить

немедленно это дело, если считаем его противным своей совести?.. Альберт в

чем-то прав. И я, пожалуй, понимаю его. Он молод, и моральная ноша ему

кажется тяжелее всех. Вот он и стонет... Да, согласен, нашими трудами могут

по-своему воспользоваться боссы. Только не надо так пугаться. Вспомните,

разве не всегда так было? Величайшие открытия человеческого ума пытались в

первую очередь использовать против человека. Но всегда разум побеждал. И я

верю: разум снова возобладает над корыстью...

Мало-помалу с лица его сходила бледность, речь оживлялась тем

вдохновением, какое присуще любому подвижнику науки. Притт относился к таким

людям, у которых отними любимое дело -- и завтра человека не станет. Говорил

он спокойно, но за этим спокойствием угадывалась страстность борца,

отстаивающего свое кровное. Оттого, может, и появилась в его речи некоторая

высокопарность -- сестра пафоса.

-- Мы стоим на пороге великого открытия. Оно указывает путь к

бессмертию человека, дает ему еще одно огромное преимущество в извечной

борьбе с природой, в познании бесконечной материи...

Этому вдохновению и Альберт внимал послушно. Искренность пафоса

большого ученого, возвышенность его мечты заворожили молодого бунтаря не

меньше, чем его коллег.

-- Так разве мы не можем пойти на известные жертвы? Какая же наука --

без жертв? -- продолжал Притт, простирая к слушателям свои мягкие,

удлиненные ладони с тонкими нервными пальцами. -- И то, что мы вынуждены

выполнять прямой, конкретный заказ наших хозяев -- в этом вижу я нашу

моральную жертву в пользу науки. А как же иначе мы сможем работать,

развивать и доводить до конца свой эксперимент? Кто даст нам средства и,

наконец, защиту от посягательств на наш при- оритет?..

Он обвел взглядом своих коллег, ища у них подтверждения своим доводам.

Но, заметив, как встрепенулся Альберт, поспешил опередить его:

-- Да, мы лишили жизни этого человека. Значит ли, что мы -- убийцы?

Нет. Мы лишь привели в исполнение приговор суда, вынесенный убийце. Конечно,

не наше это дело -- исполнять судебные приговоры. Тут Альберт прав. В этом

смысле мы -- палачи. Может ли ученый быть палачом? Нет, нет и нет!.. Я

принимаю этот позор. Прошу и вас, коллеги, принять его также. О, если бы я

знал другой путь!..

У Пола вырвался вздох облегчения, так что Макс даже покосился на него с

удивлением. Пола интересовала конечная цель скорее с материальной стороны.

Поэтому всякое там морализирование могло только, по его мнению, отвлечь их

коллектив от успешного завершения работы. Пол согласен был "принять этот

позор" -- и дело с концом.

-- Другого пути, наверное, нет, -- сказал он.-- А если мы будем