Владимир Шилкин - Ветер истории

Вырвавшись на волю, я сперва дисциплинированно прошелся по чайным и трактирам, слушая споры политически активных граждан. Большевиков по-прежнему не нашел. Зато узнал, наконец, что за пистолет я взял с германского пилота. Это был браунинг. Я просто нашел его на витрине оружейной лавки. В них я тоже заглядывал из любопытства. Персонал набрасывался на меня с порога и даже магическая фраза "я только посмотреть" не помогала. Продавец делал шаг в сторону, но стоило мне задержать взгляд на чем-то, как он сразу начинал бубнить под ухо

— Сразу видно боевого офицера! Прекрасный выбор!

Заканчивалась презентация всегда одинаково – мне сообщалось, что данное оружие рекомендовано для армейских офицеров. Кем рекомендовано, я не спрашивал.

В очередной самоволке я задержался допоздна. На улице шел мерзкий мельчайший дождик, будто кто-то невидимый преследовал меня с пульверизатором. Кожанка позволяла игнорировать эту пакость и я спокойно шел по Невскому, опираясь на трость и сравнивая его с Невским будущего. Дойдя до Екатерининского канала, я остановился на мосту и оглянулся. Вид на Спаса-на-Крови был неизменен. По крайней мере в темноте отличий было не видно. Хмурое небо и дождь-спрей добавляли антуражности классическому питерскому виду. Меня накрыла ностальгия. Я смотрел на храм и представлял, что не было никакого переноса, не было моего участия в войне, что через несколько часов откроется метро и можно будет спокойно поехать домой.

— О, какой у вас одухотворенный взгляд, — раздалось откуда-то сбоку. — В наше время так трудно встретить молодого человека способного к глубоким чувствам. Тем более офицера!

Я раздраженно оглянулся. Рядом стоял какой-то хлыщ в цилиндре, пальто с меховым воротником и длинным белым шарфом, конец которого был, перекинут через плечо. Лицо его было подозрительно бледным, а тонкие брови вызывали сомнение в их подлинности.

Вот сволочь! Все очарование момента испортил.

— В такую погоду так пугает одиночество и холод, — не унимался хлыщ.

— Отвали, — буркнул я и направился к госпиталю.

— Постойте, я же еще ничего не сказал. Вас пятьдесят рублей устроит?

Тело развернулось раньше, чем смысл сказанного дошел до моего сознания. Откуда-то из глубин подсознания выскочил правильный пацан с Юго-Запада

— Чё сказал, сука?!

— Прос…

— Н-н-на!

Ух, как ребро прострелило, а я-то думал, уже совсем зажило. Удара не получилось. Помешали и внезапная боль в ребре и хромая нога. Извращенец плюхнулся на задницу, скорее от неожиданности и сразу сунул руку в карман пальто. Я не стал ждать результата его копания в кармане и со всей силы ударил ногой в челюсть. Ограда моста басовито загудела под головой противника и тот сполз на мостовую. Я же навалившись на чугунную решетку, шипел от боли и клял себя за столь суровое использование больной ноги. С другой стороны, опереться на нее было и вовсе невозможно, а зачем хлыщ полез в карман неизвестно. Хотя уже известно – маленький пистолетик лежал рядом с ним. Я быстро огляделся – никого. Поднял пистолетик, осмотрел. Видно было в темноте плохо, но тот явно был украшен каким-то орнаментом, а накладка на рукоятке матово блестела, отражая свет далекого фонаря.

Занятная штука, кажется, видел что-то подобное в оружейной лавке, только без декоративных изысков. Так, а патроны в запасе у него есть? Я похлопал по карманам пальто. В левом явно что-то было. Вытащил. Ну ни фига себе! Это был кастет и одновременно произведение ювелирного искусства. Изящные тонкие изгибы металла и в качестве шипов – какие-то камешки. После такой находки, удержаться от более тщательного обыска я уже не мог – любопытство заело. Как-то совершенно автоматически переложил к себе бумажник, нашел запасную обойму к пистолетику и портсигар. Подумал немного и задушив жабу, выкинул его в воду. Часы таки прикарманил. Скоро начнется большой бардак и они могут пригодиться в качестве твердой валюты. Блин, а портсигар тогда зачем выкинул? А ладно, чего уж теперь. Уходить пора, пока никто не увидел. Чай не на фронте и сбор трофеев здесь – обычное ограбление.

Уже в госпитале, я нашел тихий угол и спокойно рассмотрел трофеи. Пистолетик оказался "Баярдом". Он был отделан, кажется, платиной и золотом. Белым и обычным желтым. Накладки на рукоятке были перламутровые. В голове возник образ Хрущева, стукнувшего по столу кулаком и буркнувшего: "У-у-у, пидарасы!". Кастет тоже был отделан золотом, а камешки были прозрачными. Вряд ли, конечно, бриллианты. Кто же ими будет челюсти крошить, хотя кто этих извращенцев разберет.

И что с этим теперь делать? Подумав, решил кастет оставить себе для коллекции – уж больно необычная вещь и даже курьезная. Ну а пистолетик, явно дамский и при случае подарю даме. Той же Сашеньке, например, а то времена настают смутные и без оружия красивой девушке на улице лучше не появляться.

Дни шли, нога заживала, а я так и не смог найти большевиков. Вступая в диспуты и задавая вопросы с подковыркой, я провоцировал агитаторов приводить своих учителей. Потихоньку обзавелся контактами с вполне реальными революционерами, но большевиков среди не было. Был забавный момент, когда мне показалось, что нашел нужных людей. Я слушал излияния какого-то странного нервного типа. Был он патлатым блондином, небритым и дерганным. Немного смущала студенческая форма, так как выглядел он лет на тридцать пять, но я уже привык, что здесь люди выглядят старше, так что дал ему не больше тридцати. Агитатор он был так себе, совершенно не мог слушать собеседника. Каждый раз перебивал его уже на втором слове и яростно тряся кулаками перед своей грудью, кричал о безграмотности собеседника. Собеседники – обычные работяги, не спорили, а просто тихо отползали в сторону. Студент-переросток этого не замечал и брызгая слюной продолжал клеймить безграмотность и сообщать всему трактиру о своих жертвах за идею.

— Я два года в одиночке Шлиссельбургской тюрьмы за коммунистическую идею сидел!

Упоминание коммунистической идею и привлекло мое внимание, когда я уже собирался уйти.

— Так вы, значит, коммунист? — тут же влез я в его спор с уже пустым стулом.

— Да, я коммунист-анархист, — парень вытер платком рот и огляделся успокаиваясь.

— Подождите. Так коммунист или анархист? — удивился я.

— Что за ерунду вы спрашивает?! — опять завелся он. — Я же ясно сказал – коммунист-анархист!

— Простите, я просто думал это разные идеологии.

— Что? — удивленно уставился на меня агитатор. — Вы же выглядите образованным человеком, а не знаете таких элементарных вещей. Анархизм – это отказ от государства в управлении обществом и передача его функций общине. Коммуна же и есть община.