Холли Блэк - Черное сердце

Мама смеется:

Увидишь, как она наладилась, когда тебя прихватит за задницу.

Кошусь на дверь:

А Лила… она знает?

Никто не знает,

говорит мама. — Подозревают только. Потому я и не хотела тебе сообщать об этом небольшом происшествии. Не хотела, чтобы ты приходил сюда — ты или твой брат. Здесь небезопасно. Один парень тут говорил, будто ты связан с какими-то агентами.

Ладно,

говорю я. — Мне пора. Рад, что ты в порядке. Да, я был в ювелирной лавке. Оказалось, путь тупиковый, но одну вещь все-таки узнал. Папа заказал две подделки. И, кстати, мне бы очень помогло, если бы ты сразу сказала, что это именно он встречался с Бобом.

Две? Но зачем ему делать…,

мама не договаривает — кажется, сама находит очевидный ответ. Ее обманул собственный муж. — Фил ни за что бы так не поступил. Никогда. Твой отец не был жадным. Он даже не хотел продавать камень. Бриллиант был нужен в качестве страховки на тот случай, если нам понадобятся деньги. Наш пенсионный фонд, если можно так выразиться.

Пожимаю плечами:

Может, он разозлился из-за твоей измены. Может, решил, что ты недостойна ничего хорошего.

Мама снова смеется, на сей раз совершенно беззлобно. На миг она становится похожа на саму себя.

Ты никогда не слышал о обольщении в корыстных целях, Кассель? Думаешь, твой отец ничего не знал?

При помощи обольщения в корыстных целях мама зарабатывала на хлеб с маслом с тех самых пор, как умер отец. Найти мужика побогаче. Наложить на него чары, чтобы он влюбился. Забрать его денежки. Из-за одного не слишком удачного мошенничества мама даже сидела в тюрьме, хотя все обвинения с нее были сняты после апелляции. Даже не думал, что она занималась подобными вещами и при жизни отца.

Смотрю на нее, открыв рот. — Так что, папа знал про вас с Захаровым?

Мама фыркает:

Ты такой наивный, Кассель. Ну конечно, знал. И потом, мы же заполучили камень, правда?

Ну да,

пытаюсь избавиться от мыслей о том, что сделала мама. — Так что же отец собирался с ним сделать?

Не знаю,

ее взгляд скользит мимо меня; она созерцает трещинки на отштукатуренной стене. — Наверное, у каждого мужчины есть свои секреты.

Бросаю на нее долгий взгляд.

Только не очень много,

улыбается она. — Ладно, иди, поцелуй мамочку.

Когда я выхожу из комнаты, Лила ждет в коридоре. Она стоит, прислонившись к стене, напоминая модернистскую картину, которая стоит больше чем дом моей матери со всем его содержимым. Руки Лилы сложены на груди.

Достаю телефон и делаю вид, будто переписываю с визитки, которую дал мне врач, его телефон. Там написан просто номер, без имени, поэтому называю контакт «Д-р Доктор».

Надо было тебе сказать,

в конце концов произносит Лила.

Да, надо было,

отвечаю я. — Но мама умеет убеждать. И она заставила тебя дать слово.

Некоторые обещания не стоит выполнять,

Лила понижает голос. — Наверно, глупо было думать, что я смогу просто уйти и исчезнуть из твоей жизни. Мы связаны друг с другом, так ведь?

Ты не приговорена к тому, чтобы быть со мной,

сухо говорю я. — Инцидент с моей матерью уладится, ты поговоришь с Даникой и тогда…,

делаю неопределенный жест рукой.

Тогда я более или менее исчезну из ее жизни.

Лила издает резкий смешок. — Наверно, теперь я понимаю, каково тебе было — я повсюду следовала за тобой, умоляла обратить внимание, навязывалась тебе — словно я была твоим наказанием. Кажется, я даже испортила твои отношения с Одри — ну, когда вы пытались помириться.

По-моему, я их сам испортил.

Лила хмурится. Сразу видно, она мне не верит. — Но почему, Кассель? Почему ты говорил, что любишь, потом попросил Данику надо мной поработать, чтобы все мои чувства к тебе пропали, а потом опять завел речь о любви? Зачем ты пришел сюда и целовал меня, прижав к стене? Может, просто голову мне морочишь?

Я… нет! — Хочу сказать что-то еще, как-то оправдаться, но Лила неумолимо продолжает:

Ты был для меня лучшим в мире другом, но потом вдруг из-за тебя я стала животным в клетке, а ты вел себя так, будто тебе на это плевать. Знаю, у тебя забрали воспоминания, но тогда-то я об этом не догадывалась. И ненавидела тебя. Желала тебе смерти. Потом ты освободил меня из неволи, и, даже не успев с этим свыкнуться, я была вынуждена отчаянно в тебя влюбиться. А теперь, когда вижу тебя, все эти чувства обрушиваются на меня одновременно. И я так больше не могу. Может, ты был прав. Может, было бы лучше, если бы я вообще ничего не чувствовала.

Не знаю, что ответить. — Прости,

вот и все, что мне удается выдавить.

Нет, не надо. Я не требую извинений,

шепчет Лила. — Хотела бы, чтобы этим все ограничивалось, но нет. Я сейчас хуже любого психа.

Вовсе нет,

говорю я.

Лила смеется:

Не пытайся меня обмануть.

Хочется ее обнять, но мешают ее сложенные на груди руки. Вместо этого направляюсь к лестнице. Подойдя к ступенькам, останавливаюсь и оглядываюсь на нее. — Что бы ни случилось, что бы там я ни чувствовал, во что бы ты ни верила — надеюсь, ты всегда можешь считать меня своим другом.

Уголок ее губ приподнимается:

Хотелось бы.

Спускаясь, вижу Захарова — он стоит возле камина и разговаривает с каким-то парнем. Сразу узнаю эти пряди, торчащие над головой, словно рога, и проблеск золотых зубов. Парень глядит на меня темными бездонными глазами и приподнимает безупречно выщипанные дуги бровей.

Застываю на месте.

Сегодня он одет не в джинсы и толстовку, как в тот раз, когда я его преследовал по улицам Квинса. На нем лиловая мотоциклетная куртка и джинсы, а в ушах болтаются золотые серьги. Глаза у него подведены черным карандашом.

Гейдж. Так он тогда назвался.

Должно быть, Захаров заметил, как мы друг на друга смотрим. — Вы что же, знакомы?

Нет,

спешу ответить я.

Ожидаю, что Гейдж начнет возражать, но нет. — Кажется, я его не знаю. — Он обходит вокруг меня, берет рукой в перчатке меня за подбородок и приближает к себе мое лицо. Он немного ниже меня. Отшатываюсь, сбрасывая его руку.

Гейдж смеется. — Не мог же я забыть такое лицо!

Сообщи-ка и Касселю свою новость,

говорит Захаров. — Кассель, садись.

Замираю в нерешительности, косясь на лифт. Если побежать, то, скорее всего, удастся до него добраться, но кто знает, как долго будут открываться двери. А если и смогу спуститься на первый этаж, выйти из здания все равно не получится.

Садись,

повторяет Захаров. — Я пригласил сюда Гейджа, потому что чем больше думаю, что твой брат работает на федералов, тем больше склоняюсь к мысли, что если это и так, ты будешь его прикрывать. Особенно после того, как я угрожал его жизни. Беру свои слова обратно. Но раз уж выяснилось, что Филип был крысой, думаю, мы оба понимаем, чем нам придется поплатиться, если твой брат сделается стукачом.