Холли Блэк - Черное сердце

Некоторое время мы оба молчим.

То, что я сделал…,

начинаю я, но нормально закончить фразу никак не получается. Начинаю снова:

Я не могу себя простить… и не хочу себя прощать.

Опускаюсь покрытый линолеумом пол и произношу слова, которых в жизни не говорил:

Я убил тебя. Я помню, как убивал тебя. Я тебя убил. — Эти слова опять, опять и опять срываются с моих губ. Голос дрожит. Дыхание прерывается.

Но я жива,

Лила опускается на колени, так, что мне приходится смотреть на нее, видеть ее. — Я же здесь.

Делаю глубокий судорожный вдох.

Мы живы,

говорит она. — У нас получилось.

Мне кажется, что я сейчас распадусь на части. — Я ведь облажался по полной, да?

Теперь очередь Лилы избегать моего взгляда. — Я бы не позволила Данике поработать надо мной,

говорит она медленно и осторожно, так подбирая слова, будто, если хоть одно из них окажется неверным, все погибнет. — Но я не прекращала тебя любить. Потому что всегда тебя любила, Кассель. Еще с детства. Ты должен помнить: я разгуливала в нижнем белье на собственном дне рождения.

У меня невольно вырывается смех. Прикасаюсь к уху, которое она тогда проколола — дырочка уже заросла — и пытаюсь представить себе мир, в котором не я один испытываю чувства. — Не думал, что это значило…

Потому что ты идиот,

говорит Лила. — Полный идиот. Когда чары рассеялись, я не могла допустить, чтобы ты понял, что у меня по-прежнему остались чувства. Я думала, что они вообще были только у меня.

Лила переплела пальцы и с силой их сжимает; кожа перчаток туго натянута на костяшках. — Ты был добрым. Всегда был добрым. Я решила, что ты притворяешься, будто любишь меня — а потом больше не смог притворяться. А я не могла допустить, чтоб ты думал, что в этом все еще существует необходимость. Поэтому, думая о тебе, я втыкала себе в руку ножницы или ручки — что находила. Пока ты не попадался мне на глаза, я могла сосредоточиться на этой боли. Но при этом все равно хотела видеть тебя.

Я не притворялся, Лила,

говорю я. — Никогда. Знаю, как все это выглядело — то, что я попросил Данику заставить тебя ничего не чувствовать. Но я поцеловал тебя до того, как узнал, что наделала моя мать, помнишь? Поцеловал, потому что очень долго хотел это сделать.

Лила качает головой:

Не знаю.

В ту ночь, в твоей комнате в общежитии… Лила, ты была под действием чар,

говорю я. — А мне было почти наплевать на это. Было здорово, потому что ты вела себя так, будто действительно испытывала ко мне чувства, и мне приходилось постоянно себе напоминать, что все не взаправду — и порой меня переполнял восторг. Мне хотелось скрыть, как мне стыдно. Я понимал, что это неправильно, но все равно не мог остановиться.

Ничего,

говорит Лила. — Это ничего.

Но я бы ни за что не стал…

Знаю, Кассель,

произносит она. — Мог бы и объяснить.

И что бы я сказал? Что правда хочу быть с тобой? — Спрашиваю я. — Что просто не могу доверять самому себе? Что я…

Лила склоняется ко мне, и ее губы прикасаются к моим. Еще ни разу в жизни я так не радовался тому, что меня заставили умолкнуть.

Закрываю глаза, потому что даже видеть ее сейчас — это слишком.

Чувствую себя человеком, жившим на хлебе и воде и внезапно попавшим на пир. Или так, будто меня так долго держали в темноте, что я начал бояться света. Сердце так бьется, что готово выпрыгнуть из груди.

Мягкие губы Лилы скользят по моим. Я тону в одном поцелуе за другим. Мои пальцы движутся вдоль ее щеки, к ложбинке на шее, и Лила стонет, прижавшись к моим губам. Кровь бурлит, собираясь внизу живота.

Лила проворно развязывает мой галстук. Отстраняюсь, чтобы взглянуть на нее — она улыбается и одним ловким движением вытягивает его из-под воротника.

Поднимаю брови.

Лила, смеясь, поднимается с пола и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. — Давай,

говорит она.

Я встаю. Почему-то рубашка выбилась из-за пояса брюк. Потом мы снова целуемся, и, спотыкаясь, поднимаемся по лестнице. Лила останавливается, чтобы сбросить ботинки, держась за меня и за стену. Сбрасываю пиджак.

Лила,

говорю я, но больше слов не нахожу, потому что она начинает расстегивать мою белую рубашку.

Рубашка падает на пол в коридоре.

Вваливаемся в мою спальню, в которой я тысячи раз представлял себе ее, где думал, что потерял ее навеки. Теперь эти воспоминания кажутся расплывчатыми, их важность затмевает проворная рука Лилы, затянутая в прохладную кожу, которая ласкает мой живот и напряженные мышцы плеч. Шумно втягиваю в себя воздух.

Лила делает шаг назад, чтобы зубами стянуть с себя перчатку. Перчатка падает на пол, и я провожаю ее глазами.

Ловлю обнаженную руку Лилы, целую пальцы — и Лила удивленно поднимает на меня глаза. Покусываю основание ладони, и она испускает стон.

Когда я тоже снимаю перчатки, руки у меня дрожат. На языке чувствую вкус ее кожи. Меня трясет, как в лихорадке.

Если завтра придется умереть, когда за мной придут федералы, то это станет моим последним желанием. Это. Вид ее ресниц, трепещущих на щеках, когда ее глаза закрыты. Пульс на ее горле. Ее дыхание на моих губах. Все это.

Мне приходилось быть с девушками, которые мне нравились, и с теми, к кому я был равнодушен. Но я еще ни разу не был с той, кого люблю больше всего на свете. Я ошеломлен этим, переполнен страстным желанием, чтобы все было как надо.

Мои губы спускаются по ее шее и движутся вдоль шрама. Ее ногти впиваются в мою спину.

Лила высвобождается, чтобы стянуть через голову блузку, и швыряет ее на пол. Лифчик у нее голубой, украшенный кружевными бабочками. Потом она возвращается в мои объятья, губы ее раскрываются, кожа невероятно мягкая и теплая. Глажу ее обнаженными руками, и ее тело изгибается, прижимаясь ко мне.

Дрожащими пальцами она расстегивает мой ремень.

Ты уверена? — Спрашиваю я, отстраняясь.

В ответ она делает шаг назад, заводит руки за спину и расстегивает лифчик, бросив его рядом с рубашкой.

Лила,

беспомощно мямлю я.

Кассель, если заставишь меня объясняться, я тебя убью. В буквальном смысле. Придушу твоим же галстуком.

Кажется, он остался внизу,

изо всех сил стараюсь вспомнить, что же я хотел сказать, а Лила подходит ко мне и снова принимается целовать. Ее пальцы ерошат мои волосы, притягивая меня к себе.

Несколько быстрых шагов, и мы валимся на кровать, сбросив на пол подушки.

У тебя что-нибудь есть? — Спрашивает Лила в мое плечо; ее обнаженная грудь прижимается к моей. Каждое слово заставляет меня содрогаться; с трудом удается сосредоточиться…

Но все равно не сразу удается понять, что она имеет в виду. — В бумажнике.

Знаешь, я не слишком часто этим занималась,

голос ее дрожит, словно она вдруг занервничала. — Как бы всего однажды.