Михаил Валин - Дети Гамельна. Ярчуки

— Ну, так ты панночка по законному. Хотя и частично, — Хома решил сойти со скользкой темы и уточнил. – Пусть гишпанец, мне разве жалко. Только намек нужно сделать – прозвище такое, а по сути… Да не в гишпанстве дело! Хвост от товарищества скрывать – последнее иудство! Какое доверие такому вероломству может быть?!

— Отчипись, говорю, — посоветовала Хелена. — Какое тебе самому доверие, если в твоей казацкой башке одно и мелькает? Он тебе бухнет «у меня хвост и рожки», а ты в него «бах!» из пистоля промеж тех рожек. На том и вся философия.

— Так что ж добрый казак должен делать, ежели рядом чёрт сидит?!

— Это кто здесь «добрый казак»? – удивилась панночка, явно берущая негодный пример с ядовитой хозяйки и взявшаяся язвить и молотить языком без умолку. – Ведьма рядом с ним сидит, покойница восставшая – то ничего. А вот с рогами кто – так бей-стреляй того немедля. И не чёрт он, тебе ж говорили.

— Ладно, я-то грешник превеликий, — с горечью признал Хома. – Но это-то кто? С рогами, хвостом, пятаком свинячим и вдруг не чёрт?

— Он тебе прямо и говорит, только ты мимо ухов пропускаешь. Анчес он, — пояснила разговорившаяся панночка.

— Ну, Анчес. И чего?

— Тю, казаче, ты ж и не пил сегодня. Умишко подсобери. Об анчутках и анчутах не слыхал, что ли?

— Эге, так я ж говорил, что он заведомый московит! А имелись про их кацапскую хвостатость верные слухи, имелись! Только постой! Анчутка это одно, анчес вовсе и другое.

— Анчутки – это бабы наши, — поведал мрачный как ночь хвостатый гишпанец. – А я вовсе не баба. А в Европе наш «анчут» вообще выговаривать не привыкли, язык у них ломается. Вот и стал Анчесом. Что такого заумного?

— Так понятно. Изящности он поднабрался. В кобельеры вознёсся!

— Титул мне законно даден!

— И каким же королем ваша хвостатость во дворянство посвящена?

— Тебе что за дело?!

Где-то на улицах разом захлопали выстрелы, донеслись крики. Наблюдатели с шинка разглядели, как разгорается пламя очередного пожара.

— Досталь[72] шутки шутить, гайдуки лихие, — приказала ведьма. – Хома, пистоли проверь. Будешь палить, я оружье подавать. Заряды зря не трать. Дворовую стену я заклятьем прикрою, но ты, Анчес, лестницу на всякий случай подними.

Хвостатый сунул соратнику свой изящный пистоль и полез затаскивать лестницу.

— Все ж я не особо понимаю, — пробормотал Хома, проверяя хлипкий замок нарядного оружия. – Чертям, в смысле, анчутам воевать по чину не положено? Не то сословие? Этак и будет на лестнице сидеть?

— Вот же ты к нему причипился, — качнула толстой косой Хеленка. – Где ты видел, чтобы бесы за мушкеты да пистоли хватались? Надурить или там искусить кого - то их должность. А драка да пальба – такому не обучены. Да и сами не управимся, что ли?

— Может и управимся, — решил казак, впихивая за кушак третий пистолет. – Да только должна иметься соразмерность. Этак наберут в гайдуки рогатых искусителей, а потом…

Слегка придавило под горлом, Хома прокашлялся и больше в пустословия не пускался. Ещё раз проверили вооруженье: в арсенальстве имелось пять пистолей, вдосталь пороха и свинца, длинная сабля - сигизмундовка[73], несколько клинков менее устрашающего размера, топор, прихваченный с шинкарского двора и заржавленная, не иначе как турецкая, большого неудобства пика. Ну и конечно, панночкин молот. Хома решил, что золотых пуль мало заготовили – пожмотничала ведьма. Но тут уж ничего не попишешь. Зато среди сердюковского вооружения имелся недурный, прямо так и лёгший в казацкую руку ятаган. Не-не, должны с иудейской нечестью управиться. Особенно, если ведьминское прикрытие действенным окажется.

— А что, хозяйка, нельзя ли заклятие и во фланги расширить? – Хома повел растопыренными пальцами в сторону торцов крыши.

— Отчего ж, можно и там, — легко согласилась ведьма. – Маззикимы перед шинком выстроятся, тут ты их и положишь одним залпом.

— То вряд ли. Редкостность пуль не даст разом всех выкосить.

— Ну? А заклятье тоже редкостность и прорехи имеет.

— Понял. Я ж для уточнения. Дело-то серьезное предстоит, — подтвердил Хома. – А как оно зачнется, предположение есть?

Хозяйка снизошла и объяснила стратагему[74] маззикимов. Сначала нечисть начнёт сжимать кольцо вокруг Пришеба и вынюхивать утраченное золото. Нюх у них отменный, но и время поджимает – до утра им управиться нужно. Не насытятся золотом, будут бродить днем по округе, дремать в сухих тёмных местах, а на следующую ночь вернутся. Собрал этакую корыстолюбивую армию пробудившийся шедим. С ним сложнее – на золото старший демон не так падок и чего вдруг встревожился, не особо понятно.

Лично Хоме было вполне понятно. Это ведьма умеренность в словах проявляет и свою старинную дупу благопристойно прикрывает. А вот не надо было иудейские грамотки ронять! В общем, во всем Сух-Рука виновата, чтоб она вовсе отсохла, зараза костлявая!

… Громыхнул залп у рыночной площади, вновь зазвенели колокола. Сердюки и драгуны геройски защищали церковь, костел и дом пана Пацюцкого. Хитроумный городской голова имелся у Пришеба, этого не отнять. Ну да ладно, цирюльничиха уцелеет, всё ж дивно приятная очам особа.

— Идут, кажись, и к нам, — сообщила ведьма, к чему-то прислушиваясь.

Ведьмин курень дружно задрал головы, прицениваясь к слабозвёздному небу. Не-не, ещё и намека на рассвет нету. Биться придется.

Наступила недобрая тишина. То ли Хома соседствующим чертовством проникся, то ли просто со страху, но уверенность имелась, что со стороны полевой дороги демоны крадутся. А ведь не видно не зги, только далёкие невразумительные крики до шинка доносятся. Не иначе, маззикимы у кого-то крестик или кольцо червонное отымают. Ведьма говорила, что если швырнуть золото, жадный демон удовлетвориться подачкой и уберется. Но ведь грех золотом разбрасываться – не все пришебцы на такое смирение готовы.

В тишине зашкреблись когтищи по стене. Вот тебе и ведьменская защита тылового редута – как раз со двора и подбираются! Хома выбрал пистолет, Хеленка для пробы взмахнула молотом – от рукотворного вихря затрепетала расхристанная солома кровли.

— Да сидите, заполошные, — проворчала пани Фиотия.

На крышу выбрался кот – с опаской глянул на дивчину с занесённым молотом и пополз на пузе к ведьме. Та взяла рыжего гада на руки, принялась гладить – донеслось чуть слышное «м-рр».

Хома подумал что кошаки – на диво тупая живность – молота он боится, а на пистоль и усом не шевельнул. А ведь чуть пулю в пузо не словил. Тьфу, к ведьме всякая хвостатая дрянь так и льнет, так и льнет…

Казак вытер взмокшую ладонь о штаны. Вот, жди теперь опять…

***

Первого маззикима увидели все разом: согнутая тень, нелепо выставляющая длиннющие колени, прокралась вдоль хаты, стоящей на противоположной стороне улицы, по-паучьи подпрыгнула на стену, на миг замерла, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь у закрытой ставни. Упала на землю, оборотила уродливую башку к шинку. Хома для пробы прицелился – не-не, далековато ещё. Вот бы мушкет имелся – другое дело. Но не из пистоля целить…