Admin - i aac1e39a59aada53

-- Ты чего трясёшься? Выбрались же.

-- Х-холодно...

Факеншит! Босая, простоволосая, полуодетая... "самая великая княжна всея Руси" стоит на снегу и приплясывает от мороза. Сапожки... один, помнится, видел у той стеночки. Где я её коленку, как фуражку на локоть, задирал. Второй... наверное, когда на плече тащил, попой кверху. Моя вина. Э-эх, деваться некуда - вспомним молодость!

Подхватываю девушку под коленки, вскидываю на руки. Движение отработано ещё в первой жизни, ошибок не делаю.

-- Держись крепче за шею, принцесса.

Она сперва ойкнула, дёрнулась оттолкнуть, потом несмело обняла. Потом... так это, крепенько уцепилась и прижалась.

Ну вот, обе стадии обработки "отмычки" пройдены. Теперь остаётся надеяться на её срабатывание.

Пробиваться через глубокий снег с юной, но уже не детской аристократкой на руках... Проваливаясь до... Ой-ёй! Что ж они у меня от холода подскакивают аж до горла...! Оставляя в снегу собственные сапоги. "И голой пяткой снег почуя...". Но я пёр напролом. Как атомный ледокол "Ваня". Вы когда-нибудь в гололёд бутылку водки роняли? - Вот и я никогда. И девушек - тоже. Только - на мягкое и тёплое.

Пёр-пёр и выпер. За углом была видна толпа народа, которая дружно, весело, с прибаутками и песнями, тушила пылающий терем. Не меньшая толпа народа не менее дружно наблюдала и обсуждала. А также выпивала и закусывала - столы-то на дворе стоят.

Как известно, пофигень-трава растёт на Руси повсеместно и изначально:

"И соседи тож не плачут,

На завалинке судачат:

"Хорошо горит! Примета!

Значит, жарким будет лето".

Я не стал "судачить", а, прислушиваясь к хрустальному звону разных... частей своего маленького, но столь дорого мне тела, резвенькой рысцой устремился к саням, которые привезли гостей с Княжьего Городища.

Несколько возчиков, со вкусом комментировавших и солидно закусывавших действия добровольной пожарной дружины, вылупили глаза. Но княжна произвела мановение пальчиком. На её плечи мгновенно упала шуба, на мои - овчина, откуда-то образовались сапоги сорок последнего размера, и сани со мной и княжной выметнулись из ворот.

Следом что-то кричали и кто-то бежали. Сани резво проскочили одну улочку, другую, крутанулись на перекрёстке, вылетели к воротам моей усадьбы. Я только сжал ей напоследок совсем ледяную ладошку, подмигнул и выкатился из санок. Они сразу рванули.

Пугливо оглядываясь - а ну как кравчий и здесь засаду на меня устроил - заколотил в ворота. Бли-и-н... Да что они там?! Повымерли?!

Отворившееся окошко с бородатой мордой и обычным здешним приветствием:

-- А вот мы тя ужо... Дурной головой да об дубовы воротА...

было озадачено уже привычной двенадцатиэтажной рифмованной конструкцией в моём исполнении.

На морде синхронно открылись глаза и рот. Постояли, радуя совершенством округлости своих очертаний. Задержка, вполне в рамках принятого в интернете, составила не более 3 секунд. Затем окошечко закрылось, а рот, судя по выражениям, доносившимся с той стороны - нет. Но немедленно раздался скрип снимаемого засова. Ну вот я и дома.

Дома - хорошо, дома - тепло, дома - безопасно. Дома был замученный Аким (в нижнем белье), взвинченный Яков с мечом на плече (в нижнем белье), зареванная красная Марьяша (тоже - в нижнем белье) и ещё куча обрадованного моим появлением народа (все - в нижнем белье). Баня была ещё теплая, туда мы все и переместились. Потому как:

"Хрустальный звон, хрустальный звон...

Как много дум наводит он".

А уж какие даёт осложнения...!

Марьяшу, слава богу, в баню не пустили, поэтому я успел всего часа за два выслушать краткие отчёты своих домашних, обильно наполненные обычными "эта... ну... итить-ять... вот те крест святой...", и отдать необходимые распоряжения.

Повествования о собственных подвигах пришлось отложить до выхода на пенсию и написания мемуаров. Одна моя фраза:

-- Свечку святому Глебу поставил. Особо вонькую.

вызвала такой поток вопросов, такую готовность немедленно экспериментально проверить... И со Святым Глебом, и со Святым Борисом, и, почему-то, со Святым Пантелеймоном. Кажется, D4 зашкаливает не только у меня. Или я инстинктивно таких подбираю?

Глава 300

Теперь - в свои покои. Переходим к... к следующей фигуре марлезонского балета. Па-де-де с подпрыгом на остреньком с горяченьким. Бумага - в стопочке, перо - очинено, чернила - налиты. Начали:

"+

Господину светлому князю Смоленскому Роману Ростиславовичу от боярского сына Ивана Рябины нижайший поклон.

Сим доношу до сведения твоей светлости, что...".

Как меня заколебал местный полуустав! Но скорописью... не поймут-с. Два часа, четыре варианта. Лишние - в печку, окончательный - переписать набело. Приличную одежду, чистую косынку на плешку, целые (наконец-то!) сапоги. Доспехи, оружие...? Если мне нужно железо, то можно и не ехать. Зеркало. Хорош? - Хорош. Экипаж к подъезду!

Ну, Ванюша, "Аве цезарь! Идущие на смерть...". Фигня! Не мой случай. "Идущие на жизнь...". Будем жить! Поехали.

Как всегда на Руси в этот сезон - было ещё темно, но уже поздно. Как всегда после таких праздников - уже поздно, но народ ещё не проснулся. Двенадцать дней - "от звезды до воды", от Рождества до Крещения - жизнь на "Святой Руси" идёт шиворот-навыворот - как костюм у ряженного. Но стража у ворот Княжьего Городища службу свою знает:

-- Ты хто? "Прыщ"? Рябина? Не, не знаем такого. Не велено.

Так бы я со своим "гладиаторским" замахом и завис бы у ворот, но из сторожки, что-то жуя на ходу, вылез Добробуд:

-- О! Иване! С Рождеством Христовым!

Не уверен, что православный канон предписывает троекратное лобызание на Рождество, но уклониться не успел. Теперь знаю: Добробуд с утра ел пироги с брусникой и запивал простоквашей. Желудок у Добробуда крепкий - может, и не пронесёт.

В сенях у кравчего сидел незнакомый парень. Поэтому пришлось втолковывать:

-- По делу боярича Ивана Рябины. Велено докладывать сразу. Срочно! Живо! Бегом! Твою мать!

Из-за незакрытой двери донеслись фырчание, ворчание, сипение, обматерение, томный женский вздох, затейливый пук... и прочие звуки, сопровождающие приведение святорусских бояр в рабочее состояние и вертикальное положение.

Демьян выполз в сени не раскрывая глаз, жадно присосался к ковшу у стоявшей в сенях кадушки.

-- Ну, чё надо...?

И - замер. Меня увидел.

Глаза у него заметались. По мне, по помещению... Он был бос, в накинутом на голое тело каком-то... армяке, сонный, похмельный... не боец. Можно было бы его... И куда потом? Прорываться с боем?

-- Э-э... Я сща быстренько оденусь, сходим тут...

Я вытянул из внутреннего кармана кафтана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул.

-- Нет. (Слуге, торчащему в дверях) Сгинь. В избу. И дверь закрой плотно.