Admin - o 18466e8fb342a663

свой третий этаж, я сразу понял: что-то произошло. Отец нервно курил на лестничной

площадке, в квартире пахло валерьянкой, а всегда встречавший меня в прихожей кот

Маркиз сверкал глазами из-под дивана.

Я читал смазанные чернильные строки на сером шершавом бланке повестки: «Михаил

Андреевич Буров, Вам надлежит явиться … по адресу … для прохождения медкомиссии.

Райвоенком, полковник…»

Наконец-то! Армия – это то, что надо для мужчины. Во флот буду проситься или на

границу.

*

Как сейчас помню босую, раздетую до трусов толпу пацанов в коридоре медучреждения, жажду перемен, охватившую меня, и тайные слёзы в туалете после приговора: «Негоден».

Подвело слабое зрение. Мама ликовала. Никогда ещё она меня так не «облизывала», как в

тот год.

После защиты дипломного проекта я получил распределение в оборонный НИИ. Я по

инерции работал и провожал, провожал, провожал ребят на «действительную». Друзья

служили, а подруги, между тем, выходили замуж. А Наташка всё ждала…

- Выйти замуж за любимого, нарожать детей, встречать мужа с работы – разве надо что-то

ещё для счастья? - говорила она.

Девушке хотелось семью. Просто – семью. А мне этого было мало. Меньше, чем на целый

мир я не соглашался. А может быть, просто не любил?! Нет, мы продолжали встречаться.

Но уже не так щемило в груди, как раньше, когда всё начиналось.

В отделе, где я числился техником, работа текла неторопливо, без перекатов и

водоворотов. Мужская половина отдела - техники и рядовые инженеры - большую часть

рабочего времени проводили на лестнице под табличкой «Место для курения», до хрипоты

споря о состоявшихся накануне футбольных и хоккейных матчах, боксёрских поединках и

шахматных турнирах. Сотрудницы потихоньку вязали, устраивали чаепития, вели

бесконечные разговоры о детях, внуках, грядках на садовых участках, своих любимых

питомцах: собачках, кошечках, хомячках и попугайчиках. И, конечно же, бурно обсуждали

просмотренные накануне кинофильмы: а что она ему сказала? а что он ей ответил? а как

она была одета и что на нём было надето? Сотрудники рангом повыше - старшие и

ведущие инженеры, завлабы и начальники отделов - держались чуть обособленно, с

этаким отстранённо-деловым видом. Создавалось впечатление, что они всё время смотрят

вдаль и что-то там, как ни странно, видят. Правда иногда и они на минутку задерживались

в курилке, чтобы по-быстрому рассказать или прослушать свежий анекдот, - мол, мы

одной крови, - затем, взглянув на часы, напомнить курильщикам о сроках сдачи

очередного отчёта и убежать с деловым видом опять туда – вдаль. Нет, работа кипела, но

как-то без пара и пузырьков, на самом медленном огне, никому не мешая и не отвлекая от

главного, личного.

А я мечтал совсем о другой жизни: взахлёб читал в «Юности» о подвигах полярников,

покорителях Енисея. «Станцию Зима» и «Братскую ГЭС» Евгения Евтушенко помнил

наизусть.

Поправляя запотевшие очки, на утренней пробежке выдыхал в промёрзший воздух:

«...В самом сердце Братской ГЭС

чуть не акробатом

я,

глаза тараща,

лез

к люкам, к агрегатам.

А веснушчатые жрицы

храма киловатт

усмехались в рукавицы:

«Парень

хиловат!..»

«Никогда и никто мне не скажет, что я хиловат», - задыхался я, сгибая весла гребной

"двойки". Сунулся было в секцию бокса, но туда очкариков не брали.

Неужели я так и буду всю жизнь перебирать бумажки? Поступлю в выбранный мамой

институт, женюсь на понравившейся маме девушке? К сорока годам растолстею и

облысею, как Анатолий Николаевич, начальник отдела. И все?!

Нет! Не бывать этому!.. Хочу туда, где настоящая жизнь, где

«…Над гуденьем эстакад,

над рекой великой,

над тайгой косматой,

над

техникой-владыкой.

Всё...

всё...

всё...

всё...»

А страна между тем менялась. Уже был отправлен в отставку Никита Сергеевич Хрущёв, который за время своего недолгого «правления» реабилитировал тысячи политических

заключённых, освободил колхозников от «крепостного права», выдав им паспорта, и

одновременно обложил налогами их так, что сельские жители стали пилить яблони и

резать скот. Подавил восстание в Венгрии, расстрелял демонстрацию рабочих

Новочеркасска, запустил первого в мире человека в космос и чуть было не «взорвал»

планету в Карибском кризисе.

Оттепель плавно переходила в застой. Погиб Юрий Гагарин. Введены советские войска в

Чехословакию. И певец-романтик Евтушенко пишет своё пронзительное «Танки идут по

Праге».

Начал свой "прерванный полёт" Высоцкий. Огромные «ящики» бобинных магнитофонов, выставленные на подоконниках, ещё вчера встречавшие тебя лиричным:

«…И опять во дворе-е

Нам пластинка поё-ё-о-т...",

теперь хрипели его голосом. Бард утверждал, что:

"...Петли дверны-ы-е многим скрипят, многим поют...",

звал, тревожил, лез в душу, спрашивал:

"...Кто вы таки-и-е? Вас здесь не жду-у- т!.."

И кто же я такой?

На меня смотрел из зеркальной глубины широкоплечий двадцатилетний шатен: лицо

тонкое, взгляд исподлобья, упрямая складка меж сросшихся бровей, высокий лоб, очки в

роговой оправе...

Чего я стою как личность?..

А на работе продолжалась «писанина».

- Я механик, а не писарь, - пытался качать права в «кадрах».

- Куда направили, там – ваше место, там и будете работать, - отвечали мне.

Тогда я обратился за помощью в комитет молодых специалистов, написал письмо в

Москву и таки добился свободного распределения.

- Давай-давай, изобретёшь «кувалдометр», - подначивали молодые сослуживцы,

мечтавшие о диссертации.

Заручившись поддержкой Минобразования, я уволился из НИИ и втайне от мамы

отправился в отдел по организованному набору специалистов при Ленгорисполкоме.

Выбрав из всех предложенных мне вариантов трудоустройства самую отдалённую точку

на карте СССР, заключил трёхлетний договор на работу инженером-механиком рыбобазы

Кривая Падь, располагавшейся на севере ордена Ленина Сахалинской области. Зарплата

меня не интересовала; это - как раз тот случай, когда размер не имеет значения.

Наташка плакала… Я обещал писать, она верила, что приедет, как только устроюсь. Но

оба понимали, что всё… Что ничего больше между нами не будет.

Когда вспоминаю подробности отъезда, в памяти мелькают, как в калейдоскопе,

бестолковая базарная суета Московского вокзала, зажатый в материнской ладони смятый

носовой платочек, дрожащие губы отца… И единственное на тот момент желание, чтобы

поезд скорее тронулся.

Наконец платформа качнулась и медленно поплыла назад…

Локомотив, набирая скорость, помчал до Москвы. А там, после транзитной пересадки,