Коллектив Мохова - Интернет и идеологические движения в России

Реактуализация противостояния левых и правых хорошо заметна по дебатам об однополых браках в Европе, США и других западных странах. Несмотря на то что призывы к уголовному преследованию геев или их моральному порицанию практически не встречаются (за исключением сообществ религиозных консервативных фанатиков в Америке), а идея однополых гражданских союзов поддерживается всеми политическими силами, вопрос максимальной эмансипации сексуальных меньшинств становится важнейшим для идеологической самоидентификации левых и правых, возможно, в современных условиях даже более важным, чем различия в экономических подходах и стратегиях181. Об этом свидетельствуют дискуссии о гей-браках и недавние массовые протесты во Франции в 2012–2013 гг.: ни одна политическая сила, считающая себя левой, не выступила против однополых браков, поддержав предвыборное обещание президента Олланда о полном уравнении гетеросексуальных и гомосексуальных союзов. Более того, многие левые силы, например французские коммунисты, годами твердили о необходимости этого уравнения. И наоборот, партии, ассоциирующие себя с правым идеологическим полюсом, в лице их лидеров и популярных фигур приватизировали в публичном пространстве защиту ценностей традиционной нуклеарной семьи, критикуя идею усыновления детей гомосексуальными парами и инициативу поддерживать для них суррогатное материнство182.

С другой стороны, на волне деколонизации и деконструкции расистского дискурса начиная с 1960-х гг., в условиях, когда рабочий класс деформируется, появляются новые формы социального протеста, распадается советская империя и растет число иммигрантского населения в странах Запада183, важным идеологическим шагом многих левых сил, опять-таки в их противостоянии правым, становятся отказ от марксистской риторики и выбор риторики «антирасистов», защитников меньшинств и идеала мультикультурализма. В то же время правые стали развивать дискурс заступников национальной идентичности под угрозой размывания образа нации184, защитников идентичности «автохтонного» населения, «традиционных» ценностей и некоторых форм историко-культурного и религиозного христианского наследия в организации публичной жизни и функционировании государства (вопросы светскости, в том числе ношения религиозных символов, вопросы государственных символов, официальных праздников, преподавания истории и т. д.)185.

Помимо равенства и стремления к тотальной социальной эмансипации важной характеристикой левых сил является их нацеленность на выработку концепций социального переустройства человека, его сознания, общественной структуры. Таким образом, большие левые идеологические проекты, прогрессивистские и рационалистические, видят целью радикальное изменение общества, осуществляемое революционным (коммунизм, крайние анархисты и пр.) или реформистским (социал-демократы, зеленые и т. д.) путем.

Особое внимание в «левой» мысли уделяется вопросам коллективной жизни: человек рассматривается как существо не исключительно индивидуалистическое, но также ориентированное на другого, то есть как субъект, коллективный по своей биологической и/или социальной природе. Еще такой всемирно признанный теоретик анархизма, как Петр Кропоткин, утверждал в своей работе «Взаимная помощь как фактор эволюции», что кооперация является значимым и действенным естественным законом биологической эволюции видов (в противовес дарвиновскому тезису о естественном отборе в процессе взаимной борьбы), а следовательно, «практика взаимной помощи и ее последовательное развитие создали самые условия общественной жизни»186. Одновременно с этим левые идеологи и мыслители, по точному определению Исайи Берлина187, в силу следования давней философской традиции придерживаются так называемой позитивной трактовки свободы, то есть верны идее необходимости саморазвития человека и обеспечения для этого возможностей, в том числе при помощи насилия и принуждения. Подразумеваются разные стратегии достижения человеческой свободы: от введения экономических гарантий и пособий для наиболее уязвимых социальных категорий и создания благоприятных условий для «человека труда»188 вплоть до максимальной реализации концепции активно вмешивающегося в экономику социального государства (welfare state, Etat-providence) или, в радикальных вариантах, вплоть до попыток реализации социальной утопии построения социализма (коммунизма) во многих странах XX и даже нынешнего столетия.

Подпитываясь от интеллектуальных споров на протяжении двух столетий, эволюционируя вместе с либерально-демократическими политическими режимами и социальной структурой западных обществ, допускающей все бóльшие вкрапления индивидуализма, в своей массе левые западных стран существенным образом утратили ортодоксальность и радикально-критическую позицию в отношении действительности. Процессы последних нескольких десятилетий, в особенности начиная с 1980-х гг., свидетельствуют об окончательном пробуждении от изрядной дозы«опиума для интеллектуалов», которое предсказывал Раймон Арон в 1955 г.189, разоблачая революционную мифологию левизны. Во второй половине ХХ века значительная и в конце концов одержавшая триумф над позицией радикальных собратьев часть левых сил в Европе приняла активное участие в формировании социал-либерального консенсуса. Заплаченная цена за политическую адаптацию — отказ от идеи разрыва с прошлым и настоящим во имя стремления к утопическому образу будущего190 и решительное отмежевание от тоталитарного опыта СССР, Китая и соцстран. Об этом нельзя забывать, сравнивая европейских левых с теми, кто себя называет сторонниками левой идеи в российском идеологическом поле191.

Российские левые: груз советского наследия

Из-за разницы контекстов левые в постсоветской современной России если формально и придерживаются выделенных нами идеологических констант, то зачастую придают им иное по сравнению с западными левыми смысловое содержание и дискурсивное звучание. Российское левое сообщество воспроизводит важные для современных левых в странах либеральных демократий идеологические маркеры: и прогрессизм, и эгалитаризм, и коллективизм в отношении понимания человеческой природы и видения желаемого общественного устройства, и, конечно, требования социальной справедливости путем государственного перераспределения благ и иного вмешательства государства в экономику для обеспечения материального равенства.

Однако в глубине различий историко-политического и интеллектуального наследия российских и западных левых мы легко убеждаемся, обратившись к политическим партиям и объединениям, публично позиционирующим себя как левые и, дополнительно, коммунистические, социалистические, социал-патриотические. К ним относятся лидеры и сторонники КПРФ, «Справедливой России», а также более мелких партий и объединений патриотической направленности. Именно эти левые господствуют в политическом поле российского телевидения и в российском интернет-пространстве. Левые же европейского типа (которые называют себя «евросоциалистами»192) представляют собой довольно замкнутое маргинальное меньшинство, не имеющее реального политического представительства; интеллектуальный островок, развивающийся в идейной динамике современной социал-демократической мысли западных стран, окруженный большинством, апеллирующим с разной степенью интенсивности к советскому прошлому.