Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 5

Продолжает хор:

Где ты, Ха-Шем?

Видишь ли ты этих двоих?

Метры пути не одолеть,

Вмиг разорвут псы.

Ближе до звезд этим двоим,

Ближе до неба.

Там обретут вечный покой,

Будут сиять рядом.

И тенор и сопрано вторят друг другу:

Свадьбу сыграть не судьба на Земле.

Будет хупою нам звездное небо.

В заключительной части хор поет, обращаясь к Богу:

На смерть, на муки Ты обрек Народ.

Как палач, с маху бьешь кнутом.

Наказать жестоко Ты задумал нас.

Слышишь стоны?

Прости.

Не можем мы целовать, Господь,

Кнут, которым бьешь...

Симфоническая поэма символично заканчивается несколькими тактами израильского гимна «Хатиква» («Надежда»). Да, мы были, есть и будем. Народ вечен.

Семен Владимирович мечтает, чтобы его поэма была исполнена большим симфоническим оркестром и многоголосым хором. Для этого нужны немалые деньги. Он пытается найти поддержку в еврейских общественных организациях, пишет письма, обращаясь с просьбой помочь к выдающимся людям: Стивену Спилбергу, Барбаре Стрейзанд, Эли Вайзелю – Нобелевскому лауреату, пережившему Холокост. Ему кажется, что еврейская кровь этих знаменитостей вызовет их интерес к его «Холокосту», и они поспешат прийти на помощь. Но в ответ – молчание или вежливые холодные отписки.

Сегодня, когда я пишу о нем, Семен Владимирович продолжает остро переживать свою неудачу в бизнесе, но не потому, что не заработал больших денег, а потому, что не смог и до сих пор не может помочь тяжело больным людям, страдающим от практически неизлечимых болезней. Есть выдающиеся научные результаты, есть международное признание коллег, но разве все это сравнимо с благодарными и счастливыми глазами излеченных людей. Видеть эти глаза было самой большой радостью в жизни Семена Владимировича Скурковича.

Ему почти 93, но он продолжает изумлять своей творческой активностью. В последнее время он получил патенты, в которых предлагается гемодиализ, производимый машиной, заменить инъекцией антител, которую может делать сам больной. Не надо быть специалистом, чтобы понять, как это жизненно важно для больных, у которых отказывают почки. Только в Штатах семьсот тысяч таких людей, и инъекции антител могут кардинально изменить их жизнь и значительно снизить смертность от этой тяжелой болезни.

Как всякой творческой личности, Семену Владимировичу свойственно здоровое честолюбие, и он уверен, что благодарное человечество со временем оценит по достоинству его вклад в борьбу с тяжелейшими заболеваниями. Он сделал все, что мог. Он продолжает делать все, что может. Ему есть чем отчитаться перед Богом и перед людьми.

Семен Владимирович показал мне монографию «Биологическая терапия в ревматологии», написанную заслуженным деятелем науки России, проф. Я. А. Сигидиным и д.м.н. Г. В. Лукиной. Сначала я прочитал автограф: «Дорогому Семену Владимировичу Скурковичу с искренней благодарностью, наилучшими пожеланиями и восхищением его выдающимся талантом и научным предвидением, от авторов. 4 февр. 2008 г.» и обе авторские подписи. А в самой монографии написано следующее – цитирую дословно:

«Наиболее широкое признание среди методов биологического лечения ревматоидного артрита в наши дни нашла антицитокиновая терапия. Пионером этого принципа лечения является профессор С. В. Скуркович, который в 1974 году теоретически обосновал использование антител для лечения аутоиммунных заболеваний и впервые применил соответствующий препарат в терапии ревматоидного артрита. Это революционное направление в ревматологии в то время не было должным образом оценено, и лишь через 30 лет началось его бурное возрождение».

Что еще можно к этому добавить? Признание коллег он ощутил в полной мере. Журналистских славословий тоже было достаточно. Многочисленные благодарности излеченных от тяжелых недугов людей делали его счастливым. За достижения в иммунологии он получил диплом “Great Mind of the 21-st Century”. С девяностолетием его поздравила президентская чета Соединенных Штатов.

Семен Скуркович не только радуется своим достижениям, но и переживает из-за того, что многие из них до сих пор не начали работать на благо человечества. На то он и Гаон!

Александр Углов– родился и вырос в Ленинграде. Получил инженерное образование. Проектировал мосты. В 1991 году переехал в Америку, где продолжал работать в той же области, пока не решил всерьез заняться драматургией. Его пьесы "Билет в один конец" и "Лондонский треугольник" ставились в Москве, Екатеринбурге, Риге и других городах.

Формула Кардано

Пьеса в двух действиях

Действующие лица

Д ж и р о л а м о К а р д а н о, за сорок.

Л у ч и я, жена Кардано, за тридцать.

Ф а ц и о, старик, отец Джироламо Кардано.

А н д р и а н о, пятнадцати лет, внук Джироламо Кардано.

Л у и д ж и Ф е р р а р и, двадцати лет, ученик Кардано.

Э н р и к о, слуга Кардано.

Ф р а н ч е с к о С ф о н д р а т о, сенатор.

Н и к к о л о Т а р т а л ь я, математик.

Л е г а т, в одном лице прокурор и нотариус Милана.

Граждане Рима, Милана и Члены коллегии врачей

Действие происходит в Риме в 1576 году и в виде воспоминаний – в Милане, в период с 1520-го по 1560 год.

Действие первое

Кабинет Кардано в Риме. Полки с книгами. Учебная доска. На столе поднос с едой. Кардано в старом халате и шапочке сидит за столом, голова опущена. Впечатление, что он спит. Появляются граждане Рима.

Т р е т и й. Вот его дом.

П е р в ы й. Эй! Есть тут кто-нибудь?

Появляется Энрико.

Э н р и к о. Что надо?

П е р в ы й. Мы почитатели синьора Кардано. Как он себя чувствует?

Э н р и к о. Хозяин плох.

П е р в ы й. Бедняжка.

Энрико уходит.

Старый плут! Неужели ему это удастся?

В т о р о й. Еще только утро. Подождем до вечера.

Т р е т и й. Что удастся?

П е р в ы й. Умереть.

Т р е т и й. Умереть? Что это значит?

П е р в ы й. Кардано составил гороскоп. Свой собственный. В нем вычислен день смерти. Двадцать первое сентября 1576 года.

Т р е т и й. Так это же сегодня!

В т о р о й. Вот именно. Весь Рим гудит – помрет иль не помрет.

П е р в ы й. Ходят слухи: он голодает, чтобы скончаться в срок. Подгонка под ответ.

Т р е т и й. С какою целью?

П е р в ы й. Мечтает о титуле «Лучший астролог шестнадцатого века».

В т о р о й. На надгробном камне.

Общий смех.

Т р е т и й. Кардано знаменит. Есть даже «формула Кардано». Куда уж больше славы?

П е р в ы й. А ему мало. И «формула Кардано» не его. Он ее украл.

Т р е т и й. Неужели?

В т о р о й. Я тоже слышал нечто в этом роде.