Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Тоже мне великая загадка, — бормотал под нос мудрый воин. Он достаточно долго прожил на свете и знал, как возникает любовь в столь юном возрасте, как у их владыки, — для этого хватает и нескольких дней. Тем более что в очаровательную госпожу он и сам бы влюбился, да времени на это нет…

Между тем всадники приблизились к поджидавшему их каравану, и оказалось, что первым скачет на превосходном скакуне сам император с таким выражением лица, будто он уже успел потерять свою империю. Сзади несется Агатияр с растрепанной и всклокоченной бородой — ни дать ни взять кто‑то пытался выдрать ее с корнем. А уже за ними, на несколько корпусов отстав от повелителя, скачут те немногие телохранители, которые успели вскочить на коней, когда обнаружили, что‑их полководец неистово шпорит своего скакуна, вылетая из ворот дворца…

Император на всем скаку что‑то кричал. Но встречный ветер относил его слова. И, судя по лицам телохранителей, они были не совсем обычны.

Многие из них — сейчас еще совсем молодые — надолго переживут своего повелителя. И долгими зимними вечерами будут рассказывать о нем, великом и легендарном, своему многочисленному потомству. Конечно же, о битвах и сражениях, о походах в дальние страны, но обязательно — о таком непривычном и незнакомом в тот единственный день в ал‑Ахкафе.

Император скачет и кричит:

— Я люблю тебя! Слышишь?! Я люблю тебя!

Наконец он подлетает к застывшей девушке, которая как влитая сидит на вороном скакуне; девушке в мужской одежде и с двумя мечами, висящими крест‑накрест за спиной. Он хватает ее за руку и говорит:

— Это самое убедительное, что я мог придумать, чтобы ты вернулась. Я буду ждать, потому что я тебя люблю. И если ты не хочешь быть императрицей, мне не нужна империя.

— Империями не швыряются, — тихо говорит она.

— Если я выживу… — отвечает она. Они берутся за руки и отъезжают в сторону. Их кони идут рядом и изредка трутся мордами. Агатияр приводит в порядок бороду и горячо жалуется на жизнь Ловалонге, затем Джангараю, затем Бордонкаю и альву, а затем — просто в пространство. Телохранители пытаются отдышаться и выплюнуть пыль, которой они наглотались во время этой безумной скачки.

От города двигается большой отряд конной гвардии для охраны повелителя. Только от этого невозможно охранить. И избавить тоже невозможно.

Когда Каэтана и Зу‑Л‑Карнайн возвращаются, император уже спокоен.

А потом караван двигается в путь и быстро превращается в темную точку на фоне светлых песков Урукура, и слепящее солнце мешает разглядеть его.

Но одинокий всадник на белом коне еще очень долго стоит, всматриваясь вдаль, и большая свита не осмеливается помешать ему…

Часть III.ПРОЗРЕНИЕ

Через пески Урукура их провели саракои, и эта часть пути всем на удивление оказалась несложной. Каждое утро, когда караван останавливался на отдых, чтобы переждать самое жаркое время дня, несколько часовых выставлялись вокруг маленького лагеря. Спали по очереди, и особенной усталости никто не чувствовал, несмотря на то что продвигались быстро. Иногда друзья пытались проехаться на верблюдах. Но если Бордонкай и Джангарай сразу полюбили эту езду, то у остальных неизменно начинался приступ морской болезни от страшной тряски, которая была неотъемлемой частью верблюжьего хода.

— Теперь я понимаю, — сказала бледно‑зеленая Каэ, сползая с верблюда, — почему в моем мире их называют кораблями пустыни.

— Почему? — спросил альв, который разумно избегал верблюдов после первой же попытки.

— Тошнит, как на корабле.

— Меня, — с достоинством заметил Воршуд, — на корабле как раз и не тошнит.

Основные переходы совершали ночью, когда на пустыню опускалась благословенная прохлада. Саракои по одним им понятным признакам безошибочно отыскивали дорогу, а остальные ориентировались по звездам, исходя из прекрасного принципа — на бога надейся, но верблюда привязывай.

Ночью пустыня кишела жизнью. Из‑под камней выползали ленивые скорпионы и начинали свои неспешные прогулки в поисках добычи. Они шли по песку, вытянув вперед растопыренные клешни. Юрко шныряли ящерицы. Некоторые бегали так быстро, что их невозможно было заметить, и только следы на песке да шуршание волочащихся хвостов говорили об их присутствии. Судя по звукам, многие из них были гигантских размеров. Иногда раздавался неприятный хохот, — долгое время альв не хотел признавать, что это смеются гиены, и порывался встать на стражу при полном вооружении. Его успокаивали и двигались дальше.

Спустя несколько дней Каэтане стало казаться, что вся ее прошлая жизнь — это лишь сказочный сон, а мир состоит только из песка и бледного неба, обожженного солнцем, или темного неба с булавочными головками далеких звезд.

Когда на песке появилась первая растительность, а ящерицы и змеи начали попадаться и днем, стало ясно, что пустыня заканчивается и начинается степь. Урукур был пройден, и впереди находилась граница Эреду, которую, по их расчетам, они должны были пересечь на шестой день пути. Пустыня так надоела путешественникам, что последний день они даже спали в седле, остановившись только один раз у небольшого источника для короткого отдыха и приведения себя в божеский вид. У этого же источника саракои, наполнив бурдюки водой и забрав запасных верблюдов, распрощались со своими спутниками, предоставив их судьбе.

— Не нравится мне это, — заговорил Джангарай, обращаясь к невозмутимому Ловалонге.

— А было хоть что‑либо, что тебе нравилось? — спросил тот таким серьезным тоном, что нельзя было понять, шутка ли это.

— Слишком спокойно: птички поют, деревца шумят; никаких покушений, разгневанных богов и голодных демонов. Как ты думаешь, — продолжил ингевон без всякой видимой связи с предыдущим, — Каэтана влюбилась в императора?

— Нет, конечно, — вмешался Эйя. — Это же понятно. Если бы она в него влюбилась, то сейчас мы или шли бы в Запретные земли во главе всего императорского войска, или у них был бы другой император, а этот ехал бы с нами.

— Тише! — одернула брата Габия. — Не ровен час, услышат тхаухуды.

Командир Зу‑Самави улыбнулся про себя, но не подал виду, что слышит эту крайне интересную беседу. Он думал приблизительно так же, как и Эйя, но не хотел высказывать своих, мыслей вслух. Он ещё рассчитывал вернуться домой.

Верблюды прекрасно чувствовали себя в теплом климате Эреду, где было достаточно воды и пищи, поэтому отряд продвигался с максимальной скоростью. Единственное, что не устраивало урахагов, — в присутствии воинов императора они не хотели принимать волчий облик и не могли охотиться. К тому же они уже устали ехать верхом. Кони их по‑прежнему не жаловали, косясь испуганными глазами и норовя сбросить при всяком удобном случае.