Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Ну и как? — поинтересовалась Габия.

— Не трави душу, — отмахнулся Джангарай. Суровый Ловалонга, обычно не приветствовавший такие разговоры и никогда прежде в них не участвовавший, неожиданно рассмеялся и спросил:

— Выходит, мы все время зря теряли?

— То есть?

— То есть зря заботливый Агатияр прислал нам самых лучших рабынь?

— Н‑да… — расстроился Бордонкай.

Коридор огласился дружным хохотом, который не смолкал до тех пор, пока они не остановились у покоев императора.

Большой отряд тхаухудов стоял перед дверями. Они почтительно расступились, пропуская друзей. Двери отворились, и спутники вступили в огромный пиршественный зал, убранный на западный манер. В высоком кресле во главе стола восседал Зу‑Л‑Карнайн. Вокруг суетились слуги и рабы. За столами сидели суровые полководцы и военачальники, поэтому праздник мало походил на те, что были привычны Ловалонге и Джангараю, — никто не лебезил и не кричал хвалу. И воины и их повелитель хорошо знали себе цену и не нуждались в лести.

Навстречу маленькому отряду поспешил седобородый Агатияр, так пышно разряженный, что они едва признали его под грудой шелков и драгоценностей.

— Агатияр, — не удержалась Каэ, — зачем это тебе?

— Не говорите, дорогая госпожа, — рассмеялся визирь. — Ненавижу все эти наряды, драгоценности и связанные с ними церемонии. И мне это действительно ни к чему. Но сейчас Зу‑Л‑Карнайн будет принимать изъявления преданности от побежденных князей Урукура и лично от Дахака Давараспа. Конечно, наш император отказался напяливать что‑либо подобное, пользуясь. своей неограниченной властью, и удовлетворился простеньким нарядом. А впечатление могущества и богатства призван производить я, вот мне и мучиться.

Пока они говорили, Агатияр подвел их к императору и стал усаживать на самые почетные места. Каэтане досталось кресло по правую руку аиты, которое было ничуть не ниже его собственного.

— Не жалуйся, Агатияр, — наклонился к визирю юный полководец. — Я тебе целую провинцию подарил во искупление.

Тот возвел глаза к потолку, всем своим видом показывая, что разве это искупление.

— Ийя многого не захотели мне говорить, — негромко сказал император Каэтане после того, как приветливо поздоровался со всеми гостями и они заняли отведенные им места. — Мотивируя тем, что это знание таит в себе еще больше скорби и опасностей, чем все остальные. Но они предупредили меня, что тебе нужно торопиться, и я должен помочь, чем смогу. Знаешь, я помог бы и без совета предсказателей, потому что вы мне очень. понравились. Не будь я императором, поехал бы вместе с тобой.

— Я не покоряю весь мир, ваше величество, ‑рассмеялась Каэтана.

— Как знать, дорогая Каэтана, как знать… Что‑то говорит мне, что ты, возможно, делаешь гораздо большее, — ответил император, наливая себе и Каэ вина.

Слуги Давараспа при виде такой царственной простоты застыли в изумлении. На их веку ни один повелитель не делал этого сам.

— Не хочется так быстро расставаться. Твой исполин меня покорил — я ему хотел что‑нибудь подарить, и узнаешь, что он мне ответил?

— Что? — заинтересовалась Каэ.

— Что у него все есть — друзья, оружие, конь и задело, ради которого он готов умереть. Что, говорит, ты можешь мне еще дать, аита? И смеется. Великий воин…

— Великий, — откликнулась Каэ, разглядывая Бордонкая.

Гигант, довольный тем, что на пиру вино наливают сразу, как пустеет кубок, не тратил усилий на то, чтобы сдерживаться, а добросовестно пил и ел за пятерых, рассудив, что неизвестно, где и когда он опять попадет на такое пышное празднество.

— Человек, который не побоялся выйти против бога, велик, — опять заговорил император. — Может быть, на обратном пути заедете ко мне? Сделаю Бордонкая полководцем — дам ему армию обучать. Ловалонгу поставлю наместником, Джангараю княжество отыщем; альву библиотеку выстрою размером с город, свезу туда со всего мира редкости; как ты думаешь — согласятся?

— Не знаю, — честно сказала Каэ. — Ты от души предлагаешь, поэтому жаль отказываться. А так я бы не огласилась. Ну что Ловалонга будет с провинцией делать или даже с целым королевством? Он же оттуда сбежит через несколько дней.

— Сбежит, — согласился Зу‑Л‑Карнайн, — и я бы сбежал. С удовольствием.

— За все нужно платить, император — это твоя плата за славу и великие подвиги.

— Ну да. Ты говоришь, как Агатияр, — по‑мальчишески обиделся аита, и опять стало заметно на неуловимо короткое мгновение, что ему не так уж много лет — великому полководцу и Льву Пустыни. Что он еще очень и очень юн. — Ладно, — сказал Зу‑Л‑Карнайн, делая небрежный жест. — Надо перетерпеть церемонию, а там уж будем со спокойной душой веселиться.

Повинуясь приказу императора, в зал впустили побежденных князей. Аита повернулся к Каэтане со страдальческим выражением на красивом лице и спросил грустным голосом:

— Ну как? Вид у меня достаточно грозный? Каэ не покатилась со смеху только потому, что нужно было поддерживать авторитет полководца. Она набрала побольше воздуха в легкие, затем медленно выдохнула, расслабляясь.

— Нахмурься, что ли, — обратилась она к Зу‑Л‑Карнайну.

Аита послушно сдвинул брови и обратил гневный лик к Дахаку Давараспу, стоявшему перед ним на коленях. Точнее, бывший правитель Урукура опустился на пол, где стоял, а от императора его отделял еще длинный стол, за которым сидели пирующие. В зале воцарилась тишина. Все переводили взгляд с императора на побежденного князя и обратно.

— Ты посмел, — загрохотал аита, и Каэ поразилась тому, как изменился его голос, — теперь это был грозный голос прирожденного владыки, не терпящего возражений и непокорности, — ты посмел восстать против меня. Знаешь, каким будет твое наказание?

— Прости, Лев, — еле слышно пролепетал князь. — Я не знал, что так получится. Сам бы я никогда не. посмел восстать, но ко мне явился посланец от Арескси и заверил в том, что ты проиграешь все последующие сражения, ибо в твоем лагере находятся…

Император привстал с кресла, чтобы лучше расслышать последние слова Давараспа, а люди замерли, боясь упустить хоть единый звук, но тут высокое окно с цветными стеклами разбилось со звоном и грохотом, и страшное нечто ворвалось в пиршественный зал. В мгновение ока, раньше, чем успели что‑либо понять ошеломленные тхаухуды, чем сорвались со своих мест Джангарай и Ловалонга, а Бордонкай оторвался от очередного кубка, — птица, более всего похожая на ворона, только огромных размеров, пронеслась через весь зал, подлетела к Давараспу и изо всей силы клюнула его в глаз. Судя по тому, как мгновенно оборвался на звенящей высокой ноте крик мятежного князя, клюв пробил ему глазницу и проник прямо в мозг. Тело урукурского владыки безвольно свалилось на пол, обагрив узорчатые каменные плиты кровью. А ворон вылетел через разбитое окно прежде, чем кто‑либо опомнился и пришел в себя.