Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Неправильно думаешь, — ответил глубокий и звучный голос, который шел, казалось, отовсюду. — Как раз ко мне гости приходят гораздо чаще, чем к кому‑либо.

Тем не менее на лестнице вспыхнул призрачный голубой свет, пронизывающий смертным холодом, и в этом свете га‑Мавет увидел, что находится в некоем подобии сада — если можно было назвать садом множество растений, заключенных в прозрачные хрустальные колонны, сияющие изнутри разным цветом. Самым удивительным и непривычным было то, что свет из колонн не распро‑; странялся вокруг, будучи надежно заключен в своей хрустальной тюрьме. Здесь царила жуткая, невыносимая красота. И га‑Мавет с завистью подумал, что он не в состоянии придумать и сотой части тех чудес, которые Тиермес у показывал ему с поистине царской небрежностью. Мелким чувствовал себя Черный бог Арнемвенда — мелким, несмышленым и жалким.

— Зачем пожаловал, мальчик? — спросил Тиермес, и в последнем слове га‑Мавет, как ни старался, так и не смог найти насмешки: он действительно был совсем маленьким мальчиком рядом с грозным и вездесущим богом.

Из холодного голубого пламени появилась серебристая фигура и медленно двинулась по направлению к га‑Мавету. Тот уже видел Тиермеса, но все же оторопело попятился, ибо трудно было лицезреть владыку Ада Хорэ абсолютно бестрепетно. Как его непостижимое пространство, так и Сам Бог Смерти был красив невероятной, смертельной красотой. Не было в ней ни созидания, ни жизни, ни мысли. Но она была тем не менее — непостижимая уму, недоступная воображению, — и га‑Мавет более чем когда‑либо почувствовал себя человеком. Обычным смертным, перед которым встала смерть во всем ее великолепии и мощи.

Тиермес был высок, выше Черного бога, но удивительно пропорционально сложен. Его кожа отливала жидким серебром, а глаза своим цветом более всего напоминали ртуть. Густые волосы змеились по плечам всплесками голубоватого пламени, а лицо казалось изваянным бессмертным скульптором — не было в мире ничего прекраснее и холоднее лица Тиермеса, ни в этом мире, ни в каком‑либо другом. За плечами владыки Ада Хорэ трепетали полупрозрачные драконьи крылья, истинную мощь которых знал только он сам; а длинные стройные ноги иногда казались змеиным хвостом — до того легко и изящно ступал Тиермес по некоей клубящейся поверхности. Более точного определения здешнему полу га‑Мавет отыскать не смог.

— Ты прекрасен! — не удержался он от потрясенного восклицания.

— Я и должен быть прекрасен, — согласился Тиермес нежным и звучным, как орган, голосом, — ибо во мне все нуждаются. Как бы меня ни называли, где бы меня ни ожидали, я должен быть прекрасен, иначе меня никто не позовет.

— Ты поможешь мне? — тихо спросил га‑Мавет.

— Почему я должен помогать тебе, занявшему мой трон?

— Не знаю, — потерянно отозвался желтоглазый бог.

— И я не знаю… Но помогу, из прихоти. И еще потому, что я никогда не терял своей власти над Арнемвендом. Видишь, я откровенен. Так что заплати мне и ты той же монетой. Для чего ты спустился в Ада Хорэ?

— Я столкнулся с проблемой там, наверху…

— С какой?

— Люди, Тиермес. Они не хотят умирать. — И га‑Мавет тоскливо уставился на хрустальную колонну с заключенным в ней зеленым свечением.

Тиермес переместился поближе. Его крылья трепетали и шелестели.

— Люди никогда не хотели умирать. Но это было не важно. Что же изменилось теперь?

— Не знаю, Тиермес, иначе не стал бы лезть в Ада Хорэ по собственной воле…

— Действительно, — насмешливо взглянул на него Бог Смерти, — не стал бы. Хорошо, я помогу тебе, но расскажи все по порядку.

— Я должен уничтожить несколько человек, прежде чем они достигнут определенного места. При этом Джоу Лахатал и А‑Лахатал хотят, чтобы боги как можно меньше участвовали в событиях, а все было сделано руками людей. И только в последнюю минуту я могу появиться — и слегка подтолкнуть развитие событий в нужном направлении.

— Ну и что ты усмотрел в этом необычного? Мы все и всегда делали руками людей — еще не хватало беспокоиться самим. Суета еще никого не приводила к добру.

— В нашем поведении ничего необычного нет, владыка. — Слово «владыка» само вырвалось у га‑Мавета, но он об этом не пожалел, даже в голову не пришло. — Но эти люди не хотят умирать — и не умирают.

— И что удивительного ты усмотрел в этом порядки вещей? — переспросил Тиермес.

Га‑Мавет застыл, цепенея от ужаса. А владыка Ада Хорэ прошел мимо него, ступая своими прекрасными ногами по плещущемуся морю синего пламени, и сказал:

— Ты так и не понял до сих пор, кто ты. Ничего страшного. У тебя еще есть время — пока. И потом тоже будет очень много времени. Ты же — смерть.

Га‑Мавет только моргнул, не смея ни возражать, ни соглашаться. Он слушал.

— Люди умирают только потому, что они приняли этот порядок. Смерть, как и старость, находится внутри каждого человека. Ты никогда не задумывался над тем, почему мы бессмертны, а они нет? Просто мы не хотим умирать, а они готовы к этому. Мы не хотим стареть, а они хотят. Они впустили старость и смерть в самое нутро. И когда перед ними появляешься ты — живая желтоглазая смерть, красивая и всемогущая, ‑они лишь соглашаются с тобой: пора.

Во время битвы они заранее готовы умереть. Они привыкли к тому, что в сражениях убивают. И когда приходишь за ними, они согласны: да‑да, меня уже убили.

Так всегда было — и всегда будет. Появляясь перед ними, ты только устанавливаешь привычный им порядок — и они с радостью принимают тебя. Не верь, если они плачут и протестуют. Те, кто не впустил смерть внутрь себя, живут. И с такими ты столкнулся на своем пути. Мне жаль тебя, мальчик. Тебе. обязательно нужно их уничтожить?

— Да.

Тиермес насмешливо посмотрел на га‑Мавета и сказал:

— Ты хочешь попросить меня об этом одолжении?

— Да, владыка.

— Мне нравится, когда ты называешь меня владыкой. Это избавит меня в дальнейшем от многих хлопот. И в знак моего благоволения я помогу тебе. Яви мне этих людей.

Одна из колонн потускнела, превращаясь в многогранное зеркало, и в каждой из многих десятков граней отразилось слегка уставшее лицо юной женщины, лишенное возраста. Оно было странным. С первого взгляда никто не назвал бы его прекрасным или восхитительным, но возникало ощущение, что именно его ты всегда ждал и видел в самых сокровенных, самых сладких снах. И поэтому лицо женщины было прекраснее самых прекрасных, невероятных лиц. В нем было все, чего не хватало каждому на протяжении его долгого пути.

И га‑Мавет тихо застыл перед зеркалом, не имея и не находя в себе силы сказать, что он просит Тиермеса уничтожить эту женщину. А когда перевел взгляд на владыку Ада Хорэ, то оторопелг. Тот уже не стоял перед зеркалом, а сидел рядом скрестив ноги и задумчиво водил тонкими пальцами по граням. Лицо Тиермеса освещала редкая в Ада Хорэ — светлая и мечтательная — улыбка, словно он вспомнил нечто не зависимое от этого мира, этого пространства, этой тьмы.