Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Ей не нужно ничего помнить, — говорит Ши‑гуал

— Главное, что она есть, — говорит Ма‑гуа. — Если она все‑таки дойдет до Сонандана, то получит ответы на все вопросы.

— А что бы ты спросил? — неожиданно интересуется Да‑гуа.

Ма‑гуа молчит невыносимо долго. Потом неожиданно быстро отодвигается в сторону — с высокого дерева у него над головой шмякается на землю сочный плод — ничто в этом мире не может оказать влияние на трех монахов, но и они не вправе проявлять свое присутствие в нем. Мимо, играя, пробегают зверьки. Они не видят людей, сидящих у костра. Возможно, что и костра они не видят, хотя пламя в нем самое обычное и около него приятно греться прохладной ночью.

— Я бы спросил, — наконец говорит Ма‑гуа, — я бы спросил, знает ли она о нашем существовании.

— И я бы спросил. а. — И я, — шепчет Ши‑гуа.

— Даже если не помнит…

— Даже если не видит…

— Даже если никогда не вспомнит…

В лесу воцаряется тишина.

Три монаха играют в странную игру. Они двигают по блестящей поверхности шкатулки маленькие фигурки, снимают их с доски или переставляют в самые неожиданные места.

— Ты умеешь сожалеть? — спрашивает неожиданно Ши‑гуа, и неясно, к кому он обращается.

— Нет, — отвечают двое других. к — И я нет, — говорит Ши‑гуа, — но я сожалею. — В его руке крепко зажата самая большая фигурка — воин в черных доспехах и с секирой в руке.

— А я сожалею, но не знаю, нужно ли, — говорит Ма‑гуа.

— Они ведут себя непредсказуемо, — говорит Да‑гуа.

— Все можно предсказать…

— Испуганный га‑Мавет все‑таки очень опасен, — соглашается Ма‑гуа с тем, что известно пока только им. Ранним утром три монаха бредут по оживленному тракту. Мимо следуют повозки, скачут верховые, едут экипажи. Три монаха путешествуют в самом центре Варда, где множество людей заняты своими человеческими проблемами. Они идут, тяжело опираясь на посохи; этот мир никак не влияет на них самих и на сам факт их существования, но иногда им кажется, что он страшным грузом лежит на их плечах, и от этого монахам трудно: идти по пыльной людной дороге, где на них никто не обращает внимания. Потому что не видит.

— Знаешь, Да‑гуа, — говорит оборачиваясь тот, что идет впереди — Я бы хотелнемного изменить ход событий.

— Ты же знаешь, что это почти невозможно, — откликается тот

— Я бы тоже хотел, — говорит Ма‑гуа.;

— Мы не можем…

— Нет, не можем…

— И никогда не сможем…

Они идут до тех пор, пока солнце не начинает клониться к закату. Они идут, потому что могут не останавливаться на ночь, потому что не устают, не стареют, не умирают.

— Ма‑гуа, — зовет тот, кто идет последним. Монах поворачивает голову.

— Ма‑гуа, если она дойдет, если у нее получится не совсем так, как мы предсказываем, если мы ошибемся…

— Тогда мы тоже отправимся в Сонандан, — отвечает за всех Да‑гуа, — может, там нам расскажут, как хоть иногда влиять на ход событий…

— Вот что я хочу сказать тебе, брат. — Га‑Мавет стоит широко расставив ноги перед высоким резным троном, на котором восседает его повелитель. Верховный бог Арнемвенда Джоу Лахатал. На мраморном полу перед троном мозаика с изображением Змея Земли — Авраги Могоя, бесчисленные кольца которого охватывают хрупкий шарик планеты.

— Я хотел сказать тебе, что мне кажется — не мы затеяли всю эту возню.

— Что ты имеешь в виду? — Надменный тон Лаха‑тала заставляет Бога Смерти досадливо передернуть плечами.

— Мы одни в этом зале, брат. Перестань изображать владыку. Сейчас важно решить, что делать дальше, а не устанавливать главенство.

— Однако об этом никогда не следует и забывать, — наставительно произносит Верховный бог.

— Послушай, брат! — в отчаянии кричит желтоглазый. — Когда я пришел за Тешубом, он сказал мне, что обнаружил в нашем мире еще одну фигуру. Этот некто находится всюду, понимаешь?! Всюду, где не успели мы. Недодуманные мысли, незавершенные дела, невыполненные планы — все это питает его силу. И он может исподволь управлять нами!…

Лахатал делает нетерпеливый жест рукой, и га‑Мавет начинает злиться.

— Послушай, всемогущий. Когда однажды выяснится, что твоему всемогуществу есть предел и ты всего лишь пешка в чужой игре, будет поздно. Оставь в покое девочку, займись более важными делами, пока не потеряно все.

— Мне никто не смеет указывать, что нужно делать, — цедит сквозь зубы длинноволосый красавец в белых доспехах, небрежно развалившийся на троне. — Если же ты хочешь отправиться к нашему безглазому брату, я с сожалением и скорбью предоставлю тебе эту возможность.

— В нашем мире нет любви! — в отчаянии кричит га‑Мавет. — В нашем мире нет истины, в нашем мире нет слишком многого, и эти места не пустуют, слышишь? Слышишь ты?!

— А‑Лахатал, — негромко, но резко произносит Змеебог, и из‑за трона выступает второй брат — Повелитель Водной Стихии. — А‑Лахатал, ты ничего не хочешь сказать младшему?

— Не ершись, — примирительно говорит тот, обращаясь к га‑Мавету, — не спорь. Мы действительно переживаем не самые легкие времена. Но увидишь, если мы выкинем ее прочь из этого мира, уже навсегда, нам сразу станет легче.

И га‑Мавет понимает, что проиграл. Проиграл больше чем просто партию. Опустив плечи, он медленно выходит из тронного зала. Минута, когда он чувствовал себя свободным и достойным, прошла; он опять охвачен сомнениями, страхом, гневом. Он завидует Тиермесу и с ужасом вспоминает прозрачную тень Древнего бога, отражающуюся в зеркалах.

— Ты уничтожишь ее! — Резкий оклик Джоу Лахатала пригвождает его к месту.

— Уничтожу, — соглашается он.

— Ты уничтожишь всех ее спутников.

— Уничтожу, — шепчет Смерть одними губами.

— Ты сотрешь самую память о ней с лица земли.

— Да, владыка.

— А затем мы пойдем в Земли детей Интагей и Сангасой и уничтожим их.

— Да, повелитель.

— И смертные больше никогда не посмеют лезть в тайны бессмертных.

— Да, Великий Лахатал.

— И мир будет нашим.

Га‑Мавет собирается с последними силами и кричит:

— Ты ли это говоришь, брат?! Или кто‑то иной вещает твоими устами? — Он бьется в отчаянном крике, пока не замечает, что вслух не произнес ни звука.

Тогда он медленно уходит из дворца, и ноги его по‑стариковски шаркают по мозаичной чешуе Авраги Могоя, словно пытаясь стереть его изображение на мраморном полу.

— Сдал что‑то братец, — с притворной заботой произносит Джоу Лахатал.

А‑Лахатал смотрит на него невидящим взглядом.

— Что с тобой? — окликает его Змеебог.

— Боюсь, что га‑Мавет более прав, чем мы с тобой хотим признать. Разве ты не чувствуешь на Варде присутствие какой‑то иной, чуждой нам силы? Разве мы поступаем по своей воле и чувствуем себя абсолютно свободными? Разве некто тенью не стоит за нашими спинами?!