Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Прости, — сказал Бордонкай, — но я еще не готов.

— Это не важно. — Голос га‑Мавета предательски дрогнул. Но он рассчитывал, что никто не догадается, как он напуган. А если Бордонкай, как Тешубу, не умрет от прикосновения?

— Я не собираюсь умирать, — сказал гигант. — Так что возвращайся восвояси.

Га‑Мавет набрался решимости, шагнул к Бордонкаю и положил руку ему на плечо, пристально вглядываясь в темные спокойные глаза. О небо! В них действительно не было смерти.

Каэтана подалась вперед, приготовившись отстаивать жизнь Бордонкая с оружием в руках, — но она понимала, что любое вмешательство в эту секунду может оказаться смертельным для великана. И никто не заметил, как Джангарай обнажил мечи и встал в двух шагах от Бога Смерти, сжимая их в руках.

Секунды неслись с невероятной скоростью, кровь стучала в висках, отмеряя свой рваный ритм. Время в очередной раз заинтересовалось происходящим и приблизилось к людям, включив их в свое пространство, а значит, перестав существовать для них. Столетия или мгновения, эпохи или минуты — все смешалось в той точке, где Бог Смерти медленно пятился от исполина.

— Уходи, га‑Мавет, — сказал великан. — И скажи Джоу Лахаталу, что мы не его слуги, чтобы подчиняться его воле.

Га‑Мавет с радостью ушел бы отсюда и оставил этих людей в покое, но он уже не имел власти над собой. Если сейчас, сию минуту исполин Бордонкай не покорится ему, если еще один человек в мире не признает свою смерть, то люди обретут бессмертие, сравняются с богами, и кто знает, какая судьба тогда ожидает нынешних правителей Арнемвенда. Все это было слишком страшно. Поэтому один страх превозмог другой. Страх перед собственной грядущей гибелью превозмог страх перед величием смертного воина, а смутное видение Ада Хорэ испугало га‑Мавета больше, чем непокорность Бордонкая. Поэтому он резко отступил от гиганта на несколько шагов и вытащил из ножен свой черный меч, предназначавшийся для богов. Вот уже в который раз. га‑Мавет обнажал его против смертного.

— Хочешь или не хочешь, но ты уйдешь со мной. — Губы га‑Мавета торжественно произносили эти пустые и ничего не значащие слова, а сам он лихорадочно думал:

«Зачем? Зачем я говорю эти глупости? Ударить, схватить его душу и убежать… тьфу ты — удалиться. Да нет! Убежать, и плевать на стыд, только бы уцелеть».

Никто толком не успел понять, что случилось, когда Джангарай вихрем сорвался с места и бросился к Богу Смерти.

Одно‑единственное прикосновение черного клинка, и Бордонкай последует за га‑Маветом в царство мертвых, и не будет больше на свете исполина, добродушного великана, верного друга. Ингевон рычал от ярости. Он не понимал толком, что делает, не понимал, против кого выступает сейчас со своими клинками — жалкими человечьими мечами, — но его руки думали за него. Вот когда пригодилось фехтовальщику его высокое искусство; вот когда по праву могли гордиться им и Каэтана, и учитель Амадонгха.

Всегда считалось, что от прикосновения к мечу Бога Смерти должны разлететься в прах любые клинки, выкованные смертными, — так раньше и происходило, хотя га‑Мавет едва ли мог в точности припомнить, чтобы смертный противился его воле с оружием в руках.

Но теперь произошло чудо — напоенные неукротимой силой воли Джангарая, во много крат усиленные и закаленные его безудержной любовью к друзьям, мечи ингевона оказались способными выдержать соприкосновение с черным клинком.

И как когда‑то в незапамятные времена сам Джангарай в испуге застыл перед блестящим кругом, образованным мечами в руках Каэтаны, так теперь потрясенный га‑Мавет даже и не пытался преодолеть защиту, созданную перед ним воющими, поющими, летающими в воздухе клинками Ночного Короля Аккарона. Черный бог привык считать себя отличным воином, не опасавшимся никаких врагов, — ведь власть над Арнем‑вендом далась ему и его братьям не просто так: приходилось участвовать в разных битвах и поединках, и все они прежде доставляли ему несказанное удовольствие.

Но сейчас га‑Мавет находился в состоянии, близком к панике: всех его сил, всего могущества Бога Смерти хватало только на то, чтобы защищаться от нападающего на него человека. Не могло и речи идти о том, чтобы сдвинуться с места, оглянуться, хотя — бы сморгнуть, — постоянное напряжение сил на таком пределе было ему незнакомо. А человек все убыстрял и убыстрял темп вращения клинков. И хотя по идее смертный не мог отнять жизнь у бога, га‑Мавет не хотел рисковать и все внимание сосредоточил на поединке.

Поэтому, когда Каэтана встает в круг, держа в руках мечи Гоффаннона, грозная и прекрасная, освещенная только светом луны да отблесками огня маленького костерка, у которого все еще сидит оцепеневший Воршуд, га‑Мавет не видит ее.

Каэтана кивком указывает альву на коней, и умница Воршуд все сразу понимает. Он подбегает к своей лошадке, которая мирно продолжает пастись в стороне от места сражения.

— А теперь, га‑Мавет, — негромко говорит Каэ, — я сама разберусь с тобой.

Она видит, что Джангарай устал и слегка запыхался, — все‑таки сражаться с богом тяжело даже самому искусному фехтовальщику. Она же не чувствует ни страха, ни усталости. Новая и неведомая сила переполняет ее. И хоть это и может показаться самоуверенностью, Каэ бросает своим спутникам через плечо:

— Сейчас уезжаем, — и вступает в поединок. Джангарай не протестует. Будь это драка или битва, он остался бы с госпожой до последнего издыхания, но в поединке он хорошо знает цену этой девочке и ее мечам. А вот Смерть бледнеет.

Каэтана страшна и прекрасна — с разметавшимися по плечам черными волосами, сияющими глазами, которые остро смотрят на бога, не простившая и не забывшая ничего.

Черный бог перехватывает свой клинок мрака обеими руками и начинает вращать его над головой. Но в лице Каэтаны он столкнулся с еще более опасным противником — она вообще не сражается с ним, а последовательно старается его уничтожить. Эту мысль желтоглазый явственно читает в ее неумолимом взгляде.

— Так не бывает, — говорит он, уже задыхаясь — Нет жизни без смерти.

— Будет, — холодно отвечает она, тесня его к деревьям. — И посмотрим, так ли это плохо.

— Ты не можешь, неимеешь права! — Га‑Мавет понимает, что выглядит жалко и нелепо, но что ему остается делать?

Мечи Гоффаннона поют ему погребальную песню.

Выпад, еще выпад, удар, шаг в сторону, обманное движение, еще один выпад.

Наверное, когда‑то на заре времен черный клинок Смерти уже сталкивался с мечами Гоффаннона и знает их силу, потому что с каждым ударом звенит все жалобнее.

Но так это выглядит внутри круга, а со стороны… Со стороны Джангарай с ужасом наблюдает за поединком между громадным, затянутым во все черное воином, в руках которого легко скользит меч с широким и черным лезвием, и хрупкой девушкой, крохотной и слабой на фоне своего противника.