User - ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Портреты взор Поэта берегут.

Бегут года, столетия бегут.

Но чудные мгновения нетленны.

301

Библиотека в Тригорском

Здесь, в Тригорском, среди множества прекрасных стихотворений возникло «Я помню

чудное мгновенье», посвящённое Анне Керн.

И даже мостик в этой усадьбе, наверное, помнит эту встречу, поэтому Свирель слышит

такие строки:

МОСТИК

Вот мостик маленький, ажурные перила.

Над бездной памяти вознёс он свой каприз.

Здесь слёзы нежности впервые пролились,

Вмещая всё в себя, что дорого и мило.

Здесь в первый раз руки коснулся Он,

Которая была нежней зефира.

Здесь обнял Он в мечтах своих полмира,

Воспев любовь, как пел Анакреон.

И слышится, как будто аллея, названная аллеей Керн, сама говорит сквозь годы и

расстояния:

АЛЛЕЯ КЕРН

Я помню звук его шагов

И рядом с ним – её дыханье –

Неуловимое порханье

Прозрачно-белых мотыльков.

Божественное провиденье

Свело двоих под эту сень,

Объединив сердец биенье,

И Солнца луч, и ночи тень.

О, волхованье этих строк!

Оно исторгнуто порывом,

Как Пушкин, чистым и игривым,

И вдохновенным, как Пророк!

302

Здесь, в Тригорском, где его окружала девичья юность, Поэт проходил испытание на

сдержанность, на чувство чести и долга перед этими юными созданиями, перед самой хозяйкой

имения, перед самим собой.

Душу порой переполняли противоречивые чувства: лёгкой увлечённости и

разочарования, нежности и жалости.

Грудь иной раз теснили отголоски чьей-то ревности.

Но все тончайшие оттенки переживаний, – благодарение Богу!– находили отражение в

стихах, которые снимали напряжение и печаль. Так, наверное, в 1829 году родились известные

чудные строки:

ПРИМЕТЫ

Я ехал к вам: живые сны

За мной вились толпой игривой,

И месяц с правой стороны

Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны…

Душе влюблённой грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному в тиши

Так предаёмся мы, поэты;

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами Души.

Однако, поспешим в Михайловское, где Поэт проводил большую часть своего времени.

Вся окружающая Природа здесь: и Небо, и звёзды, и облака, дожди и снега, земля, кусты

и травы, цветы и птицы, – всё, что видело и слышало Поэта, сохранило о Нём свою память:

Здесь Лик Поэта светит ясно,

И звезднолико и прекрасно

Амур играет меж ветвей.

Здесь чудных взоров полон лес,

И тень стволов, и свод Небес,

И, неги полный, ежечасно

Им вторит псковский соловей

Здесь, несмотря на жалобы в письмах к друзьям, что его покидает вдохновение, Пушкин

работал над трагедией «Борис Годунов», продолжал писать «Евгения Онегина» и создал пролог к

«Руслану и Людмиле»: У Лукоморья дуб зелёный, Златая цепь на дубе том…

Он собирал здесь материалы для исторических записок о роде Ганнибалов, продолжал

изучать Библию и внимательно читал «Коран». Завершил поэму «Цыганы».

Вот он, кабинет Пушкина и стол Поэта.

И само воспоминание о тех временах растворено в воздухе имения:

МИХАЙЛОВСКОЕ.

Голубизной сквозит приют

Души великого Поэта.

Зима. Когда-то будет лето.

Но нежность с верой тут как тут.

Они дрожат в ветвях берёзы,

Как струны арфы в Небесах.

И юный полдень на часах

Роняет солнечные грёзы.

СТОЛ ПОЭТА

Вот стол – особенный, –

Он освёщён бокалом

Старинного чудесного вина.

303

Вина причастия, которого алкала

Тетрадь Поэта и родная сторона.

Здесь всё освещено теплом

Его руки, воздушно-строгой.

И всё – в согласии с пером.

Оно – как лебедь-недотрога

Над влажной гладью тихих вод

В туманность вечности плывёт.

***

Здесь сиживал со мною Дельвиг

И Пущин. Здесь кутили мы

И в духе доброй старины

До полночи стихи читали.

Здесь мы смеялись и мечтали

И в неизвестность улетали,

И мудрость жизни обретали

России славные сыны!

И сама атмосфера Михайловского пропитана ритмами Пушкинских строк:

АЛЛЕИ ТВОРЧЕСТВА

Аллеи творчества в Михайловском не вянут.

Строкой доверия означен путь Певца.

Сбери стихи в букет. Букеты эти станут

Эмблемой века – наподобие венца!

Здесь каждый шаг Его храним

Стволами елей, хвоей, кроной.

Здесь Он, печален и раним,

Грустил, как вечный пилигрим,

Гонимый Миром и короной.

Здесь каждый жест запечатлён

В своём небесном отраженье.

Вступив сюда, не думал Он,

Что Бог, судьбина и Закон

Вершат Его Преображенье!

ПРУД В МИХАЙЛОВСКОМ

В застывшем зеркале пруда

Поэта облик отразился.

Но и сегодня, как тогда,

Свежа во озере вода,

304

Где лик Его с Природой слился.

ВЕСНА (февраль 1994 год)

Снега сошли. И Сороть обнажила

Голубизну своих очей.

О, Пушкин мой, таинственная жила

Реку любви и день соединила

Во глубине невидимых ночей!

***

Какой простор, какая синева,

Какая глубь сквозит, какая тайна

В тебе, о, Сороть! Ты, конечно, не Нева,

Но ты всегда, как женщина права,

И как любовница случайно-неслучайна!

Вбирала ты и ветра перехлёст,

Стремленье лодок, рассекавших волны,

И грустный взгляд Поэта, мысли полный,

Вела на луг, привольный и просторный,

Построив радугу до Неба – к Богу мост!

ДУБ УЕДИНЕННЫЙ

Он крепок, строен, как Поэт.

Его кудрями дышит крона.

Ему без мала триста лет.

Живи, мой дуб уединённый!

В Михайловском Пушкин слушал сказки няни Арины Родионовны, записывал их: «Что за

прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»

БАБУШКЕ АРИНЕ

Ромашки в глиняном кувшине,

Рушник обвил иконостас.

И в память бабушке Арине

Перо, глядящее на нас.

Наливки, снадобья, варенье –

Всё это – плод её забот,

Как чудное стихотворенье,

Озвучившее небосвод.

Но не сравним ни с чем тот Мир,

Который открывал нам пир –

Полёт фантазии свободный,

Неудержимо благородный.

305

В каких мы странах ни бывали,

Каких чудес мы ни видали!

Перо, схватив любую тему,

Любой Аринушкин рассказ

Мгновенно превратив в поэму,

Как лот, как бот, как ватерпас