User - ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Ты будешь, есть и был!

ПУШКИН:

Прорвался наконец на лист бумаги белой.

Бежит неугасимый бисер строк.

Серёженька в отъезде. Значит, смело

Беру перо. И вновь не одинок.

С тобой до звёзд готов вести беседу.

Я знаю, чутко слушаешь и ждёшь

Стиха прекрасного. Глядишь, к тебе заеду

И осчастливлю молодёжь!

ТАТЬЯНА:

Мы вместе, хоть Серёженька в отъезде.

Хочу быть с вами и в полёте и в седле

Пегаса верного. Уверена, мы вместе.

Пусть даже скажете: Ты – ведьма на метле!

ПУШКИН?

Ну, не горюй, я знаю, что Татьяна

В тебе живёт, как и во мне самом.

Как ты сказала: пусть не без изъяна,

Зато владеющая ласковым пером.

138

Прости, что сбился. И, поправив строчку,

Обрадую тебя, что вновь лечу

К любимой девушке в известную Опочку.

И вновь грущу, смеюсь и хохочу.

Мне эти чувства снова по плечу!

ТАТЬЯНА:

Я знаю, Пушкин дорогой, Твои привычки.

Уж Ты, конечно же, мой друг, не одинок!

Давно стоит и требует отмычки

Шампанское. И страсбургский пирог

Уж на столе для друга дорогого –

Онегина. А, может, для неё,

Красавицы. Однако же подкова

Сулит тебе участие моё!

ПУШКИН:

У ног моих младые дремлют девы.

Я знаю всех. Они как сон-трава,

Как незабвенно-светлые напевы,

От коих закружится голова.

О, девы русские, восторг лесов и пашен,

Неизъяснимый, вечный и живой!

Я весь – у ваших ног и у сердечек ваших.

И снова жив, и вновь не одинок!

ТАТЬЯНА:

Родной мой, но печаль меня снедает:

Уже подёрнуты усталостью черты

Моей былой недавней красоты.

Ты знаешь, юность увядает!

ПУШКИН:

Страданье вечное ложится утомленьем

На нежность щёк и тёплые уста.

О, как печалит вечное волненье

За то, что увядает красота!

Но я вас вижу сквозь огонь Вселенной,

Очистивший настигнувшую боль.

Огонь Вселенной, звонкий и нетленный,

Преобразил ваш лик собой!

ТАТЬЯНА:

Какое счастье знать, что молодость безбрежна,

Что сквозь огонь Вселенной нежность щёк

И ласковость Души сквозят мятежно!

Мой Пушкин, Ты нам молодость сберёг!

ПУШКИН:

Как я печален в этом отдаленье,

Вам голос мой не может передать

Мой сильный век. И страстное мгновенье

Не запретит ни верить, ни рыдать.

Но я уверен в том, что те минуты,

139

Которые меж нами родились.

Они порвали тягостные путы

Безверия и к Богу вознеслись!

ТАТЬЯНА:

Родной Поэт и Царь и рифмы, и надежды,

Общенья жажды нам не утолить.

Плыву на облаке любви как прежде.

Не оборвать невзгодам Ариадны Нить!

ПУШКИН:

Гори, свеча, сгорай! Но пламень жаркий

Погаснув, жар Души не охладит.

Мой стих для вас – нестынущий подарок

Земли и Неба. Он печаль родит

И свежесть неостынувшего сердца,

И голос Болдина, и свет людской молвы.

И так скажу: Я где-то по соседству живу.

А где живёте вы?

ТАТЬЯНА:

Мы вдалеке, на той Земле, родной мой,

Что в давний год Тебя же погребла.

Но строчками из Царского Села

Нас жизнь Твоя настигла и достала.

Вот отчего легко на сердце стало!

ПУШКИН:

Да, плотная материя вторая –

Моя Земля, моя родная Мать.

Свеча сгорела и угасла, догорая.

Другой любви судьбе не занимать.

Пусть тлеет свечка. Не гаси её, родная.

Она сама дотлеет и с дымком

Нам передаст огонь и нежность Рая.

Глядишь, и снова вспомните о ком…

ТАТЬЯНА:

Мы новую Свечу зажжём с Тобою.

Вот видишь – Царская Свеча – ей не сгореть!

Ей, как Душе, не умереть!

Мы с Пушкиным, Свечою и Любовью

Навеки связаны. Нам – не стареть!

Мы будем пить чаи. И друга приглашаем.

Поставим самовар. Он снова закипит.

Свеча Петра Великого большая

Союз сердец небесных укрепит.

ПУШКИН:

Ну что же, пейте. Я не возражаю.

Чай будет откровением вторым.

А я, коль я ещё стихи рожаю.

Повременю. Потом поговорим.

140

Не буду пить. Чаи гонять – не дело.

Хочу вина. И нежность прежних строк

Волью в сердца, как скальпель входит в тело.

И извлеку преподанный урок.

Вино любви и неги и отрады

Мне будоражит молодость и кровь.

А чая мне, любимые, не надо.

Он не бодрит ни чувство, ни любовь.

ТАТЬЯНА:

Чаи любила бабушка-старушка.

Есенин тоже ставил самовар.

Я думала, стаканом чая, Пушкин,

Мы освежим твой солнцедар.

ПУШКИН:

Я пошутил, родные. Это шутка.

Для вас вино – мои стихи и смех.

Для встречи нашей выпала минутка.

Разделим радость встречи мы на всех.

Ну, пусть, запьем успех стаканом чая.

Не возражаю. Как Иисус Христос

Я тот стакан спокойно превращаю

В вино. Не будем вешать нос.

Ты думаешь: как некрасив твой Пушкин!

Как хочешь ты меня преобразить.

И эти вот святые завитушки

Вокруг мизинца своего обвить!

Коснись рукой. – Я буду, веришь, счастлив.

И знай, что я действительно красив.

Я не убит, не искалечен и не распят,

А звонок и любим, и жив!

ТАТЬЯНА:

Ты вечно и безвременно красив.

Очей Твоих бездонных сине море

С сердец снимает боль и горе,

В Душе рождая поэтический мотив!

Твой бисер строк – невянущий венок,

Урок Отечеству, наследие потомку.

Ты сам сказал: Как шпиль небесный, тонкий

Он входит в Души к нам, являясь на порог!

Стихи живут и в сердце, и в руке,

Слетают мне в блокнот, порхают по округе

И говорят: нам неудобно спать на потолке,

Как наш Серёжа говорил подруге!

ПУШКИН:

Через любовь, через канал открытий

Взлетает звук небесный и поёт:

О, верьте, мы, родные, не убиты,

141

И в вашем верном сердце не забыты.

И жив и счастлив Пушкинский наш род!

Серёженька как сын мне. С нами Саша

И Миша. И друзей прекрасный круг

Венчает и счастливит радость нашу

Венок весёлых и нестынущих подруг.

Как жизнь прекрасна! Полный обновленья

Я жизнь пою и радуюсь, и жду

Незабываемого светлого мгновенья,

Когда стихом на Родину приду!

ТАТЬЯНА

Как благодарна я Тебе, мой Пушкин,

Стихом Ты входишь в собственную Русь.

Стихом Твоим на розовой опушке

Нектаром памяти в бокалы жизни льюсь.

Но напечатать стих… Избыточная грусть…

ПУШКИН:

Да, невозможно… Точно мечешь мысли

И говоришь так нежно обо мне.

И я тебя в берёзовые выси

Поднял бы при серебряной Луне.

Но ты назначена не мне, а хулигану,

Как он сказал однажды о себе.

Тебе ж дано любить, – как это странно, –

Нас всех, как братьев по одной судьбе.

И впрямь – *как в сказке о моей царевне

И о семи моих богатырях.

И здесь, как в сказке, неуместна ревность.

И я её развею на ветрах.

А семь богатырей, которых любишь, –

Ты знаешь лучше, чем Эрот и Бог:

Есенин, Пушкин, Гоголь, Фет и Тютчев,

А дальше – Бунин и простой народ.

Скажу: напрасно мечут злобу