User - ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

случайное скопление вещей и предметов, а как на воплощение гармонии, которая задумана

Творцом. Мир гармонии требует безусловной любви к каждой былинке, чтобы сохранять этот

мир, не разорять его, а привносить в него КРАСОТУ и ДОБРОТУ. Это то, о чём говорит Дмитрий

Сергеевич Лихачёв.

Косые скептические взгляды и кривые усмешки в адрес Гейченко, говорившего открыто о

своём понимании окружающего Мира, – это ничего более как свидетельство глубокого

невежества самодовольной посредственности.

Но мы как раз и должны понять, что истоки глубокого чувствования Природы и вещей у

Семёна Степановича кроются не только в своеобразии его биографии и близости к культуре и

истории 18-го и 19-го веков, можно сказать, с младенчества.– Ведь он – уроженец Петергофа!

Это вошло в него и укрепилось ещё и тем уровнем знаний, которые он получил в 20-е

годы в Ленинградском университете.

Трудно перечесть предметы, которыми была насыщена программа обучения на

факультете: музееведение и геральдика, история живописи и мировая история от античности до

наших дней, латынь, методика художественного воспитания, история научных мировоззрений,

история искусств различных эпох, начиная с античности, а также охрана памятников искусств и

техника их реставрации.

Не напоминает ли вам обширность знаний, которые прогнозировалось вложить в головы

студентов, программу обучения лицеистов? Да, конечно же, в этом и вся суть!

Постижение древности, прикосновение к античности, к глубинным воззрениям

человечества, одухотворявшего всё на свете, понимавшего разговор духов гор и полей, земли,

воды, Неба, – это ли не истоки знаний, необходимых современному Человеку?

Вот где начинается для нашего времени мудрое восприятие окружающего Мира, которое

не должно отрицать накопленный человечеством опыт, а сочетать его с религиозными и

научными истинами.

В этом процессе познания не должно быть борьбы между язычеством и христианством.

Признание существования Творца включает одухотворённости Природы. Ведь каждая былинка

и каждый котёнок – это всё Божии создания.

287

И бессмертие Человека как безусловная Истина есть принадлежность этого взгляда на

жизнь, как на счастье, дарованное нам Богом.

ЖИВ ПОЭТ

Свирель:

Поэт живёт и в Небе и в стволе,

Поёт рожком на кромке синей ночи,

Идёт скитальцем по родной Земле

И светлый день своей Руси пророчит.

Он в СЛОВЕ огнемётном ныне жив

Он, голову воздев, глядит на Питер,

Улавливая ласковый мотив

Волны балтийской на краю событий,

Открытий творчества волшебных новых дней,

Ровесником невянущей Державы.

И вьётся СЛОВО ПУШКИНА над ней,

Как вещий стяг её грядущей славы!

Пока Он жив – Он вечно будет жить,

Поэт мой милый, баловень Эдема, –

Нам есть чем в жизни свято дорожить.

И это для меня не теорема,

То аксиома – Пушкин вечно жив.

Главою восходя над образами,

Небесный странник – свой святой мотив

Он наземь льёт небесными слезами.

Но слёзы светлые преобразуют ночь

В июньский день, где Солнышко играет.

О, вещий Пушкин, сможешь ли помочь,

Когда страна дорогу выбирает?

ПУШКИН:

В груди твоей живёт и дышит Пушкин,

Моя Россия, локон золотой,

Бутон цветов на розовой опушке!

Да, Пушкин – не святоша, не святой,

А резвый, ясноокий, вездесущий,

Отчаянный, как твой игривый стих.

Со мною Дельвиг, Кюхельбекер, Пущин.

И Русь моя живёт в любом из них.

Семён Гейченко предвосхищает события. В 80-х годах 20-го века он говорит:

« В будущем мы научимся расшифровывать память вещей. И тогда они многое расскажут

о том, кому принадлежали. Они расскажут, как чувствуют они причастность к жизни своих

владельцев. Они помогут нам понять, что они не просто свидетели, но и соучастники всех

событий, которые происходили с их хозяевами!»

И Пушкинская Свирель подтверждает слова Хранителя.

288

С этой минуты я буду писать это слово с большой Буквы: Хранитель!

БЕЗДУШНОГО В ПРИРОДЕ НЕТ!

Бездушного в Природе нет:

Всё в Мире свой удел имеет.

Во всём есть жизнь, во всём есть свет.

Во всём искринка пламенеет.

В любом предмете – дух и ум,

Страданье, память, разрушенье,

Движенье чувств, сплетенье дум,

Незримое преображенье.

Подобны Богу бор, гора,

Разлив и поле, степь и море.

И человечеству пора

Узреть в себе источник горя,

Источник пагубы и бед,

От коих всё вокруг немеет.

Бездушного в Природе нет!

Всё в Мире свой удел имеет.

Воззрись – услышишь шёпот уст

Кустарника, ручья, тропинки.

Ребёнок – тот же зелен куст,

Ты с ним – две светополовинки.

Есть сердце всюду – у дерев,

рек, морей, и гор лобастых.

У льва, что дремлет, присмирев,

У львят, открывших нежный зев,

Короткошёрстых и гривастых.

У всех, кто жив, кто на одной,

На двух, на трёх, на многих ножках.

Лишь человек тому виной,

Что вместо крыл лелеет рожки.*

*Имеются в виду рожки недоброй силы

Нет, он не ушёл на отдых– участник войны, уже не юный, тяжело раненный – потерял в

боях левую руку. Но после окончания войны, в 1945 году он откликнулся на призыв Москвы –

стать директором Пушкинского заповедника.

Имея успешный опыт лекционной и экскурсионной работы в Петергофе ещё до войны, он

мог стать чисто кабинетным учёным-филологом, писателем. Об этом говорят его друзья,

соратники, сокурсники.

Но Гейченко предпочёл живое соприкосновение с бытием и бытом первого Поэта России,

что ещё больше обогатило его как личность и помогало в создании трудов о Пушкине.

Хранитель Михайловского стал живым символом здешних мест: высокий, седой,

худощавый, с сурово-насмешливым взглядом внимательных серых глаз, обладающий тонким

юмором, понимающий людей с первого слова и взгляда.

Его жилище, где единственной иконой стал портрет Пушкина, ожидало не экскурсантов,

а паломников.

Паломник – это не тот, кто побежит прытью по дорожкам заповедника. Он будет идти

неспешно, приникая сердцем к каждому уголку, прислушиваясь к звукам птичьих голосов,

проникаясь движением сферы всего Пушкиногорья.

В жилище Хранителя входящего встречали сияющие медью самовары, как символ

русского гостеприимства.

289