Алексей Ливеровский - Секрет Ярика

Первого бекаса Увка сработала безукоризненно, показала ход, челнок, охотно пришла на свисток, когда перебиралась через канаву. Потяжка с высоко поднятой головой, крепкая красивая стойка. Посыл и четкая подача, по взлету легла. Я даже не смотрел, как один из подсудков считает шаги, — не мое дело, видел, что далеко, но ведь не перемещенный. «Почему не стреляли?» — спросил судья. Я сказал, что не успел, и это была правда.

Вторая работа выглядела не очень эффектно. Далеко от нас Уверь стала, явно накоротке, даже нос вниз и в сторону. Иду подчеркнуто спокойно, судьи позади, чуть поодаль. Слышу: «Приготовьтесь стрелять». Киваю головой, подхожу к недвижной Увери, снимаю с плеча ружье, посылаю. От моего голоса, урча крылышками, из-под морды собаки поднимается дупель. Стреляю в воздух, и… собачка моя, поджав хвост, летит назад, прыгает на грудь судье, как бы прося защиты. Я молчу, а он, ни к кому не обращаясь, сказал: «Собака боится выстрела». Это был приговор.

Что я мог поделать? Продолжал ходить с Уверью без ружья, а когда пришла пора охоты с гончими, обязательно брал ее с собой. В лесу она по-прежнему болталась у ног или отходила буквально на десяток-другой шагов, не больше. В октябре, в пролетную пору вальдшнепа я замечал, что она иногда останавливалась, подняв голову, и быстренько шла к ногам. Я говорил кому-нибудь из спутников: «Хотите стрельнуть по вальдшнепу? Зарядите восьмеркой, приготовьтесь и идите во-он к той маленькой елочке». Фокус удавался. Мы нарочно посылали ее в ту сторону, приговаривали: «Иди, иди туда, только осторожнее — он выклюет тебе длинным клювом глаз». Мы горько забавлялись, а Увка была огорчена и подавлена.

В зиму я ушел с совершенно непригодной для охоты собакой.

Когда наш дом переводили на паровое отопление, я не дал разобрать печку. Так приятен живой огонь в зимнюю пору. Любимая позиция Увери — сесть поближе, клевать носом и думать про охоту и, я уверен, про меня. И я смотрел на нее, в сотый раз любовался породным видом, замечательными статями и думал: «Так нельзя, не урод же она, надо что-то выдумать, побороться». Но как? У меня был свой печальный опыт: пытался отучить от боязни выстрела кровного и талантливого английского сеттера, бился, бился, и ничего не получилось. Хуже всего, что все эксперты-кинологи, к которым я обращался, единодушно приговорили: безнадежно.

Принялся рассуждать. Дело сложное: она боится ружья, выстрела и вальдшнепа. Ружья боится потому, что оно может выстрелить, вальдшнепа потому, что рядом с ним будет выстрел.

Если отучить бояться ружья, то вся эта цепь может разорваться. С чего начать? Постой, дорогая, ты прыгаешь и пищишь от радости, когда я снимаю с гвоздя поводок, потому что знаешь, что пойдешь гулять. А если вместо поводка будет ружье?

Я живу в парке, гуляю в своем садике — это удобно, но как в городе выходить из дома с ружьем не в чехле? Мой зять, большой рукодел и тоже охотник, сделал деревянное ружье. Все честь по чести: размер, коричневый приклад, вороненый ствол. Я намазал это ружье оружейным нейтральным маслом, натер пороховым нагаром из стволов настоящего ружья и ночью, когда Увка крепко спала — будто она могла заметить и понять фальшь — заменил висящее постоянно на ковровой стенке над диваном Лебо на бутафорию. Через неделю начинаю работу. Утро, пора гулять, Увка вертится у ног. Снимаю со стенки и беру в руки «ружье». Собачонка, опустив голову и поджав хвост, мигом скрывается в свой угол и «спит» на подстилке. Зову — отказ, не шевелится, только ухо вздрагивает. Пристегиваю поводок, принудительно вывожу на улицу. «Ружье» на плече. И так день за днем вечером и утром. Надоедливо, но не трудно.

Через неделю мы гуляем без поводка, и Уверь все реже косится на ружье. Через две недели углубляю эксперимент: снимаю ружье с плеча и беру его в руки. Явная тревога, но без бегства. Еще через некоторое время начинаю манипулировать — снимаю и возвращаю на плечо ружье, поднимаю его высоко над головой, несу горизонтально. Дольше всего привыкала, труднее переживала Уверь жест прицеливания. И это преодолели. Из осторожности, для полноты опытов один раз заменил деревяшку на настоящее ружье — никакой разницы. Привыкла и наконец, как раньше, радуется, прыгает, попискивает, когда я беру со стенки ружье.

Теперь звук выстрела. Не буду торопиться. Вспомню все, что не дало результатов при работе со злополучным сеттером. Так… стрельба одним пистоном и далее с постепенной подсыпкой пороха. То же самое, но при кормежке голодной собаки. Выстрел не до подъема птицы, а когда собака посунется за ней. Многократная, частая стрельба рядом с привязанной собакой. Все эти советы, устные и вычитанные из книг, были безрезультатно перепробованы, все кроме последнего, безжалостного.

Решил использовать стенд. В веселые дни снеготаяния я после работы садился с Уверью в автобус и выходил на третьей остановке у Сосновки. В дальнем конце парка стенд Военно-охотничьего общества. С ближнего края парка стрельба чуть слышна — сойдешь с автобуса, и вдалеке — «тук! тук!». Это было как раз то, что нужно. Мы бродили по дорожкам, почти не приближаясь к звукам выстрелов. Я делал вид, что они меня совершенно не интересуют, головы не поворачивал в ту сторону. Увка их слышала отлично и явно привыкала. Поездка за поездкой. Мой друг охотовед и знаток собак Модест Калинин живет со мной в одном доме и, естественно, был свидетелем наших походов. Не одобрял: «Безнадежно. Готов спорить». Ну что ж, поспорим. Я настаивал на своем.

Наши прогулки постепенно приближались к траншейному стенду. Там на краю площадки скамейки для зрителей. Пришел день, и я сел на одну из них с Увкой на поводке. Она на всякий случай держала голову на моих коленях. Мы протерпели одну серию дуплетов. В дальнейшем, сидя на этой скамейке, я выполнил свое давнее намерение — раньше никак оно не получалось — прочел «Сагу о Форсайтах», а Увка?.. Увка совершенно перестала обращать внимание на выстрелы, снисходительно принимала мимоходные ласки стрелков, возвращавшихся с площадки с открытыми ружьями на плечах. Ради дела я допустил такую вольность.

Что из всего этого получилось, мне кажется, лучше всего будет понятно, если рассказать один эпизод из нашей охотничьей жизни. Мы, мои друзья Виктор Померанцев, Модест Калинин и я, приехали на открытие охоты с гончими в Псковщину. В погожее утро встали рано, покормили собак, позавтракали, смотрели, как светлеют окна, слушали нетерпеливое повизгивание смычка пегих и сами торопились. И все же я попросил час для Увки.

Валовой пролет вальдшнепов — очень плохой в этих местах — прошел, но я рассчитывал, что сколько-то еще осталось в мелколесье вокруг поля. Увка пошла большим ходом, пересекая полянки и островки леса. Не так скоро — а мне показалось безумно долго — замерла на стойке в овражке под совсем уже облетевшими осинками. Первым заметил и побежал с поля к роще Виктор. Я крикнул: «Не торопись! Спокойно! Не сорвет». Ирландочка моя крепко стояла, поджав переднюю лапу и подергивая неудобно поставленной задней. Мы подошли. Я сказал, помнится, каким-то хрипатым голосом — волновался, что может быть пустая стойка или рябчик: «Я буду посылать. Заходите по бокам и чуть вперед, он побежит — низ чистый. Вперед!» Уверь шла туго, высоко подняв голову, иногда еле заметно шевеля ушами. Понимаю, что ведет по чутью, но иногда слышит впереди птицу. Каждую минуту ожидая вылета, мы шли мучительно долго. Вальдшнеп вылетел, как всегда, неожиданно. Заворковал тугими крыльями, на миг показал свою рыжесть, длинный клюв и скрылся за двумя густыми елками. Его проводили два бесполезных выстрела. Уверь легла.