Алексей Ливеровский - Секрет Ярика

Трубно загудят сосновые макушки, ухнет с веток тяжелая навись, забарабанит, падая, кухта.

Какие они разные танцоры — снежинки. Вверх! Вниз! Вверх! Вниз! — с легким шорохом, шепотком пляшут резные звездочки. Вверх! Вниз! Вверх! Вниз! — юрко и неустанно, не присядут отдохнуть на озерную гладь. Брякнут льдинки на ветках, по-цыгански взвизгнет поземка, змеей крутясь по насту, завихрится призрачное облако — это тоже снежинки, крохотные, ледяные иголочки.

Притомится ветер, приутихнет. Тогда, опускаясь в медленном и плавном вальсе, закружатся крупные хлопья. Здесь две за руки взялись, а там свой малый хоровод — несколько звездочек-снежинок, и среди них лениво проплывает одна очень крупная и пышная. Окружили озеро темные ели. Стоят, любуются на вьюжные танцы, устало опустив руки в белых перчатках.

Если смотреть из окна вагона, скучен зимний вид: черное и белое, белое и черное. Темные ели, светлые поляны, серая кайма ивняка, белая чаша озера. Скучно!

А вы розовый ольшаник видели? Зеленый снег? Оранжевые елки? Лиловые осины? Их можно увидеть. Надо только встать на лыжи и пойти туда, где из окна вагона казалось все черным и белым.

Можно идти в целик. Снег в затишьях такой рыхлый, что новой лыжней не страшно катиться с любой крутизны. Только надо зорко примечать, нет ли впереди обрывчика. Выдадут его светлая кромка и легкая голубая тень. Впрочем, и упасть в такую мягкость не беда; оботрешь лицо, откопаешь лыжи, снег из рукавиц вытряхнешь и дальше.

На полях, где ветрено, горки построже; приходится все время поглядывать, какой снег впереди, Блестящий, чешуйчатый помчит так, что в ушах засвистит, плотный белый схватит лыжи, как руками, а внизу синеватая сыпучая толща подастся и грузно нажмет на ноги.

Склонится солнце, подожжет каемку закатного облака, и на высоком холме шапкой буйно зацветает плодовый сад. Розовые соцветья густо покрывают ветки. Так цветет миндаль. Откуда он здесь, в снежной тишине? Это покрытый инеем ольшаник украсили зоревые лучи. Чуть правее — оранжевые елки стоят вдоль опушки.

Если обернуться к полуночной стороне, увидишь зеленый снег и лиловые осины. Только голубое небо в этот час пропадает. Но и его можно увидеть, если подбежать к березе и взглянуть прямо вверх, вдоль ствола, сквозь кружево веток. Синее-синее небо — точно такое, как над горными ледниками.

Сказано в старой энциклопедии: ЛАРЫ (греч., позже — латинск.) — добрые духи, заботятся о благополучии семейств и о здоровье детей, принимают участие в семейных радостях и горе. Стараюсь представить себе эти удивительные существа, похожие и непохожие на нас, людей. Неожиданно приходит мысль — это же наши собаки! Ростом поменьше человека, шерстистые, с горячей красной кровью и таким же сердцем и глазами, как у нас. Они так же чувствуют холод и тепло, боль и ласку, любят домашний уют и совершенно так же, до замирания сердца, радуются просторам полей, таинственности леса, мягкости травы и прохладе речной воды, и, конечно, запахам — в них они разбираются много лучше нас. Они совсем такие же, как мы, только ходят на четырех ногах — так им удобнее — и плохо говорят. Очень досадно и до слез больно бывает, когда понимаешь, что собаке надо рассказать что-то важное, а слов у нее нет.

Они узнают нас после разлуки даже через годы. Мои собаки вежливо встречают приходящих в дом и очень радуются, приветствуют, улыбаются во все зубы, когда приходит знакомый охотник. Они любят и понимают нас. Помню, как в большом горе женщина, рыдая, ткнулась головой в шелковую шерсть сеттера, а он, всегда бойкий, подвижный, лежал не шевелясь, пока хозяйка не успокоилась. Я был свидетелем, как долго, долго белогрудая лаечка ходила на могилу хозяина-охотника, погибшего на лесоповале.

Не может собака рассказать о своей беде. Может быть, поэтому я всегда ощущаю неловкость, чувство как бы вины перед живущим со мной четвероногим другом. А может быть, потому, что знаю, как несправедливы бывают к ним люди. Живут с нами славные лары-собаки, а отношения у нас с ними неравные. Не раз видел, как тоскует собака на пристани, когда отваливает пароход, увозя хозяина. Сколько брошенных бывших щенят бродят осенью и зимой вокруг пустых домов и помоек баз отдыха. А как страшно, когда у бережливого мужика живет нелюбый пес, купленный, чтобы караулить хозяйское добро. А тех, про кого буду дальше рассказывать, никто не обижал.

Каждый день, рано-рано утром, мы уходим с Шёлкой гулять. Первое время маленькая вставала с подстилки неохотно, долго потягивалась; отойдя от дома, оглядывалась — не вернуться ли на теплую постель. Теперь — много ли времени прошло? — повзрослела, вскакивает охотно, радуется безмерно, пегим чертиком прыгает по зеленой траве, нагнешься — в губы норовит лизнуть. «Гулять» — теперь понятное, веселое слово.

Имя моей собачки Шелонь — перенял от отца обычай называть выжловок [1] Выжлец, выжловка — кобель и сука гончих собак но языке охотников. именами рек, — заранее знал, что в семье полное имя не удержится, переиначат обязательно, вот и получилось Шёлка. Привыкли все, и она отзывается. Даже подходит имя — шерсть-то у щенка совсем шелковая, мягкая.

На первых прогулках — с неделю — Шёлка не отходила ни на шаг, потом начала отбегать и вновь прилипала к ногам, как только мы приходили в лес. Еще через неделю и этот страх прошел, и начала моя спутница все чаще и чаще пропадать из глаз.

Надо ли говорить, как быстро проходят летние дни? Удивляться приходится: ну совсем недавно, кажется чуть не на той неделе, нашли первую спелую земляничку, а сегодня уже и черника поспела, и за ужином первый раз зажгли свет. Так все стремительно! И выжловка моя растет стремительно: не помещается уже на подстилке — ноги торчат, длиннющие, не может пробежать под стулом — надо нагибаться, мисочку алюминиевую пришлось сменить — купить вдвое большую. По лесу скачет быстро, уходит далеко, но не теряется: постоянно слышу за спиной быстрый поскок — Шёлка обгоняет меня и вновь пропадает. Часто слышу пискливое повизгивание; не сразу понял, что такое, потом определил: выжловочка отмечает каждый взлет, встречу с любой пичугой — пискнет и дальше скачет. На поле и по берегу с голосом гоняет жаворонков и куличков-перевозчиков. С тетеревами и рябчиками — дело другое: долго кружит на месте подъема выводка, взлаивает, подняв голову, голос чуть грубее — не такой отчаянный цыплячий писк, как по мелким птичкам. Людей и коров встречает отрывистым грозным басом.

А зайцы? Зайцы? Неужели совсем не встречались? Нет, похоже, что было дело. Несколько раз слышался голос Шёлки, чуть другой и, главное, не на одном месте, а быстро продвигающийся. И еще. Раза два — правда, не повезло: очень далеко — слышал какой-то незнакомый голос — может быть, и не Шёлка, чужая собака.