Алексей Андреев - Сядьте на пол

‑ Ура, наконец‑то Чёрный День настал!» (май 2010)

«В воскресенье смотрели с Евой, как кладут асфальт на площадке соседнего двора. Сначала увидели каток, который шустро проехал мимо, но Ева выследила этот каток по звуку и позвала меня смотреть. А потом мы набрали камешков и выложили её имя на свеженасыпанном асфальте. И дождались, пока эти камешки утрамбуют сначала маленьким ручным катком, а потом проедет и большой.

‑ Ну, теперь твоё имя здесь навсегда останется, ‑ сказал я с пафосом. ‑ Вот вырастешь, приедешь сюда и...

‑ ...И смогу сама управлять катком!!!» (июнь 2012)

«‑ Лёва, ты зачем разбудил маму?

‑ Сказать ей, что сегодня уже завтра!» (сентябрь 2014)

ДЕВИЦА С КОСОЙ

В один из выходных февраля 2012 года мы с Евой гуляли по некрополю Донского монастыря. С утра прошёл снегопад, ангелы и другие статуи надгробий стояли в белых шапках, и весь этот тихий мир старинных склепов выглядел словно уменьшенная Прага.

‑ Как красиво! Пап, а кто живет в этих маленьких домиках?

‑ Там живут гномы, ‑ не задумываясь ответил я.

Почему гномы? За два месяца до этого мы проводили Праздник Фонариков, дети искали в парке спрятанных гномов. А позже, когда гуляли в том же парке около башенок вентиляции метро, возникла идея, что именно из этих башенок гномы и выходят.

Заснеженное кладбище тоже напоминало поселение какого‑то маленького народца. И мне не хотелось объяснять трёхлетней дочке, что там вовсе никто не живет, а точнее говоря, там как будто бы живут покойники. То есть не живут на самом деле, они ведь покойники, но их почему‑то принято туда селить... Нет, сейчас рановато, незачем портить прогулку. Но когда‑нибудь придётся и ей рассказать про смерть. Что же рассказывать?

Пожарный жёлоб

На меня осознание смертности свалилось в подготовительной группе детсада. Я хорошо запомнил тот день. Мне тогда рассказали одну из типичных детских страшилок, про Черное Покрывало, которое всех забирало по очереди. Я слышал такие страшилки и раньше, но в тот день до меня вдруг дошло, что история в каком‑то смысле реалистичная. Видимо, это было связано со смертью бабушки. Сами похороны прошли стороной, меня как‑то "поберегли" от деталей. Но то, что её больше нет, в сочетании с детской страшилкой, привело к логичному обобщению: мы все умрём. И я, и родители.

Я даже играть перестал от этой мысли. Сидел во дворе детсада на пожарном жёлобе, с которого мы любили кататься, смотрел на детей своей группы, игравших в "вышибалу", и думал ‑ они тоже все умрут. И воспиталки тоже. Но про самого себя было страшнее всего. Меня не будет вообще! Как это так?

Я думал об этом ужасе весь тихий час. Кажется, именно для этого "тихие часы" и предназначены: я на них почти никогда не спал, а поскольку требовалось лежать и не разговаривать, оставалось только размышлять (взрослым людям очень не хватает именно такого "тихого часа" в середине дня).

И вот наконец за полдником, когда я макал печенье в тёплое молоко, меня осенило: жить мне ещё долго, лет сто или двести, и за это время доктора и учёные придумают, как сделать, чтобы я не умер. Эта мысль успокоила меня надолго. Правда, различные экстремальные ситуации все равно вызывали тот самый страх, который появился тогда в садике. Можно ведь умереть, не дождавшись помощи замечательных учёных. Все вокруг по‑прежнему умирают.

Не помню, чтобы я спрашивал родителей об этом. Однако придуманная мною успокоительная вера в учёных вполне соответствовала их прогрессивному инженерному мышлению. Одно только было непонятно: родительская традиция ухаживания за могилами. Позже я догадался, что традиции могут исполняться и без особой религиозности. Кладбище вообще очень спокойное место, там много деревьев и мало людей. Посещение кладбища ‑ приятная медитация, способ отдохнуть от суетливого города. Свою лучшую картину пастелью я нарисовал на кладбище.

Когда мне было уже лет двадцать, мы с отцом в очередной раз были у бабушкиной могилы (он красил ограду), и я спросил его:

‑ А ты ведь мог бы с таким же удовольствием... рыбу ловить или дачу строить?

К моему удивлению, он не обиделся. Усмехнулся и ответил:

‑ Да, пожалуй. Просто туда ехать дольше.

Наверное, теперь я даже благодарен родителям за то, что они не парили мне мозги "жизнью после смерти". Это не значит, что у них не было иллюзий. Было, и предостаточно. Но вот со смертью мне пришлось самому разбираться. И мои представления о ней с тех пор стали поинтересней, чем детская вера в умных врачей. Но сейчас разговор не обо мне.

Местные боги

Когда стали подрастать дети, я понял, что есть другая проблема. Даже если я не буду внушать им иллюзии, вполне возможно, это сделает кто‑то другой.

У старшего это стало проявляться в четыре года. Однажды он рассказал мне про "внутреннего волшебника", который иногда дает ему советы. Аккуратными расспросами я выяснил, что эта история ‑ от мамы. Они были вместе на каникулах у тёщи, ходили там в церковь.

‑ И чего ты там делал?

‑ Молился.

‑ А как?

‑ Ну, просил у Бога, чтобы у меня и у папы все было хорошо.

‑ И Бог ответил?

‑ Да, он сказал: так и будет.

Вначале я собирался наехать на родственников, чтобы не забивали ребёнку мозги. Но даже если бы они меня послушались, проблема бы никуда не делась. Дети в этом возрасте все равно живут в "волшебной реальности", их ещё окружают все эти сказки и мультики, Деды Морозы и Черные Покрывала. В некоторых случаях сказки даже помогают чему‑нибудь научить, потому они и держатся в культуре. Я вон тоже дочке про гномов рассказывал.

С другой стороны, подрастая, дети сами начинают интересоваться деталями ‑ и понемногу взламывают религиозные догмы. В книге Чуковского "От двух до пяти" [20] приводится забавный пример из воспоминаний Тургенева, опубликованных в 1884 году. За сто лет до появления термина "мем", который используют сейчас для описания религиозных идей, маленький Ваня Тургенев изобрёл это слово для того же самого:

«Кто‑то, ‑ вспоминает Тургенев, ‑ завел речь о том, как зовут дьявола, никто не мог сказать, зовут ли его Вельзевулом, или Сатаной, или еще как‑нибудь иначе.

‑ Я знаю, как зовут, ‑ сказал я и сам испугался.

‑ Ну, если знаешь, говори, ‑ отозвалась мать.

‑ Его зовут "Мем".

‑ Как? Повтори, повтори!

‑ Мем.

‑ Это кто тебе сказал? Откуда ты это выдумал?

‑ Я не выдумал, я это слышу каждое воскресенье у обедни.

‑ Как так ‑ у обедни?!

‑ А во время обедни выходит дьякон и говорит: вон, Мем! Я так и понял, что он из церкви выгоняет дьявола и что зовут его Мем.

Удивляюсь, как меня за это не высекли. Но, как ребёнок, я на тот раз был совершенно искренен ‑ просто не понял славянского слова "вонмем" и толковал его по‑своему».