Джорджия Карр - Изуродованная любовь

Когда отец был дома, он требовал от нас абсолютной тишины. Никто не кричал, никто не говорил, никто не смеялся. Мы были как маленькие безмолвные роботы, выполняющие свои задачи. Если задуматься, то я никогда не видела, чтобы мои сестры и брат плакали.

Впервые, когда я увидела мою сестру Анастасию рыдающей, мне было семь лет.

Мама держала ее за руки, сжимая своими, и что-то шептала, а та тихо плакала.

- Что происходит? – прошептала я.

Однако мне никто ничего не ответил.

Глава 2

Был полдень, мы с братом сидели снаружи на куче бревен, и я наблюдала за тем, как он чистит отцовские ботинки, когда услышала звук автомобиля, подъезжающего к нашему дому. Какое-то время мы оба сидели не двигаясь. Машина была для нас небывалой вещью. Затем я в рекордно короткое время соскользнула с бревен, и мы выбежали, чтобы посмотреть на нее. Встав около дома, мы увидели черную “Волгу”. Я сразу же испугалась. Из историй моей мамы черные “Волги” всегда водили плохие люди. Почему черная “Волга” находится возле нашего дома?

Я подумала о своей сестре, плачущей на кухне.

Затем, словно чудо, облака разошлись, и золотые лучи солнца попали на металл автомобиля и позолотили его светом. Появился эффект ореола - как будто машина была небесной колесницей. Передняя дверь “колесницы” открылась, показался и коснулся пыльной земли чей-то ботинок. Я никогда в жизни не видела такого блестящего ботинка. Сделан из тонкой кожи, на нем были серебряные бусинки и черный рисунок. Даже сейчас я могу вспомнить его - форму, стежки, которые скрепляли его. Появился другой ботинок, а затем и сам человек, которого я никогда не видела до того момента, пока он не вышел из сияющего автомобиля.

Не высокий, дюжий мужчина с темными волосами. Он был одет в черную рубашку, синие джинсы и кожаную куртку. У него на шее висела толстая золотая цепь. Пока я его рассматривала, с пассажирского сиденья вылез еще один мужчина. Он был одет практически так же, вплоть до толстой золотой цепи. Ни один не был похож на сошедшего с небес. Оба были смуглыми, с угрюмыми лицами. Они ничего не говорили и никого не звали. Они просто стояли рядом с машиной с видом предвкушения.

В это время открылась наша входная дверь, и мой отец встал в проходе. Он отошел в строну, и рядом с ним появилась Анастасия, одетая в лучшую одежду, которая у нее была. Он обратился к ней:

- Идем.

Она повернулась к нему лицом. Ее губы заметно дрожали.

- Ни пуха, ни пера, - сказал отец. Это был русский способ пожелать удачи.

- К черту, - прошептала со слезами на глазах моя сестра.

- Анастасия, - позвала я, мой отец повернул голову и посмотрел на меня.

Я застыла там, где стояла, никаких дальнейших звуков не исходило из моих уст. Анастасия не взглянула на меня, ее губы были плотно сжаты. Я знала этот взгляд. Она пыталась не заплакать. Она подняла небольшую сумку и пошла с отцом к мужчинам. Позже я узнала, что мама собрала ее, пока мы спали. Один из них открыл заднюю дверь, и в мгновение ока моя сестра проскользнула туда. Я помню, как думала, какой маленькой и беззащитной она выглядела тогда в машине.

Мой отец и мужчины обменялись несколькими словами. Затем пожали руки. Мужчины залезли в свой блестящий автомобиль и уехали с моей сестрой. Я почувствовала себя запутанно и испуганно. Мой брат сунул свою руку в мою. Его рука была грубой, в грязи после чистки башмаков отца. Отец, брат и я стояли и смотрели, как машина уезжает по пустой грунтовой дороге в облаке пыли. Пока отец оставался снаружи, я через заднюю дверь побежала в кухню, где мама чистила картошку.

- Мама, куда они забрали Анастасию? - закричала я.

Мама положила нож и картофелину на стол и жестом показала мне приблизиться. Ее глаза блестели от непролитых слез, а щеки были бледными, прозрачными и похожими на воск. Удивленная и взволнованная, я подошла к ней. В один момент она схватила меня и обняла так крепко, что ее тонкие кости впились в мою плоть, выбивая из меня весь воздух. Ее руки были холодными, а мое плечо, там, где прижимался ее подбородок, становилось мокрым от слез.

Внезапно опомнившись, она шмыгнула носом и отстранила меня от себя.

- Иди, поиграй с куклами, - сказала она, вытирая рукавом глаза и щеки.

- Но куда они забрали Анастасию? - настаивала я. Я не могла понять, куда моя сестра отправилась с этими мужчинами.

- У твоей сестры теперь новая жизнь,- сказала она, ее голос был глух от отчаяния, и, взяв нож и полу-очищенный картофель, продолжила приготовление обеда.

- Но куда она ушла? - не отступала я. Я бы никогда не осмелилась настаивать в разговоре с отцом, но с мамой могла.

Она зажмурилась, глаза дергались под веками с фиолетовыми прожилками.

- Я не знаю, - зарыдала она вдруг.

- Что это значит? – спросила я.

Мама глубоко вздохнула, ее ноздри расширились. Крепко зажмурив глаза и до побелевших костяшек сжав в руках нож и картофель, она сказала:

- Анастасия была продана. Она больше никогда не вернется домой. Лучше иди и поиграй с куклами.

Ее голос был необычайно резким, но это не остановило меня:

- Продана? – я нахмурилась. Мой детский мозг не мог понять, зачем ее было продавать. – А почему мы продали ее, мама?

Нож с грохотом упал на пол, картофель глухо ударился об пол и закатился под стол.

Мама начала раскачиваться. Неистово. Как человек, который сошел с ума. Ее тело сильно наклонялось назад на табурете, и я испугалась, что она свалится назад. Из нее вырвались резкие мучительные рыдания. Кто бы мог подумать, что в такой маленькой и сухощавой женщине может быть столько боли и тоски. Она вытекала из нее безжалостно, быстро и с ужасающей силой.

- Моя дочка, моя дочка, - оплакивала она, - О, Лена, моя Лена.

Я была шокирована состоянием мамы и даже не знала, что делать. Я привыкла видеть ее плач и подошла, чтобы разделить страдания, как делала раньше, но я никогда еще не видела ее в таком состоянии - с расфокусированным взглядом и ужасными звуками, вырывавшимися из ее раскрытого рта.

София вбежала в кухню. Оттолкнув меня с дороги, она схватила истерически качающееся тело моей матери и прижимала ее к себе до тех пор, пока рыдания не стихли и она не обмякла, как тряпка. Дрожа, мама отстранилась от моей сестры.

Она кивнула несколько раз, будто давая понять, что уже в порядке, и все снова хорошо. Потом она опустилась на пол на четвереньки, нашла нож и картофель, пока мы в оцепенении стояли и наблюдали. Ее худое белое лицо было напряжено от усилий, чтобы сдержать эмоции.

Тогда она провела целый день, готовя и тщательно продумывая блюда к нашему ужину. Мои сестры накрыли на стол, будто это было Рождество или Пасха, и мы молча заняли свои места. Стул моей сестры был убран и отодвинут к стене. Я видела, как мама посмотрела на стул и прикрыла рот рукой.