Джорджия Карр - Изуродованная любовь

- Да, она тоже продана, - категорично произнесла она. Ее тон рассердил меня. Из-за безрассудства юности я обвинила ее. Как я сейчас жалею об этом!

- Почему? – спросила я себе под нос.

- Это ее судьба. В этом отношении ни ты, ни я ничего не можем поделать.

- Где же она будет? – спросила я испуганным шепотом.

- Я не знаю, – голос матери был равнодушным.

У меня мгновенно вырвалось:

- Продадут ли и меня тоже в один прекрасный день?

Получилась настолько длинная пауза, что я подумала, она уже не ответит.

- Да, - внезапно сказала она. Я посмотрела на нее.

- Но, мама, если мы все уедем, кто же защитит тебя от отца?

Ее ответ меня ошеломил:

- Когда вы все уедете, я оставлю этот мир.

Ее голос дрожал, подобно пламени свечи на сквозняке. В тот момент она напоминала мне фарфоровую вазу. Такая хрупкая. Было ощущение, что я держу маму в руках – одно неосторожное движение, и она разобьется. Жгучая вспышка ненависти поглотила меня.

- Я ненавижу отца, - уверенно прошептала я.

Какое-то мгновение она делала вид, будто я ничего не сказала или она меня не услышала. Не было никакой реакции. А потом ее глаза вспыхнули, и она схватила меня за плечи и затрясла так, что аж зубы застучали.

- Никогда не позволяй никому в этом доме услышать, что ты говоришь подобное о своем отце! - прошептала она яростно.

Я была так потрясена, что смогла лишь кивнуть.

- Хорошо, - сказала она тихо, ее испуганный взгляд метнулся к двери.

- Я никогда не захочу оставить тебя, мама.

Ее лицо сморщилось.

- Когда придет твоя очередь, ты тоже уйдешь.

Меня беспокоила судьба брата, и я боялась за него:

- Меня разлучат с Николаем?

- Да.

Ее ответ был подобен камню, придавившему мою душу. Я смотрела на нее в ужасе.

- Но…

- Достаточно. Не говори Николаю. Не говори никому. Будь сильной и смелой, птичка. Ты родилась под счастливой звездой. Когда-нибудь все образуется. Я не знаю, как будет у твоего брата и сестер, но для тебя солнце будет светить ярко.

Она крепко обняла меня и поцеловала в лоб.

Я пыталась это скрыть, но всегда знала, что мы с Николаем были ее любимцами. Она любила нас больше всех. Мы были самыми лучшими, унаследовавшими красоту отца. У нас единственных были серые глаза, светлые волосы и длинные ноги.

- Я люблю тебя, мама, - сказала я тихо.

Ее глаза наполнились слезами.

- Я не заслуживаю твоей любви, - сказала она. - Но я цепляюсь за это, потому что клочья моего здравомыслия висят на волоске. Я с нетерпением жду того дня, когда я оставлю позади свои трусливые поступки и умру.

В ту ночь я проснулась и, оставляя тепло Николая, отправилась к Софии. Она раскрыла свои объятия, и я спряталась в них. Вокруг нас мирно спали сестры.

- София, - спросила я, - ты боишься?

- Нет. Я пойду и раздобуду помощь. В один из дней я вернусь и спасу вас всех.

- Анастасия не вернулась.

- Но я вернусь. Найду способ сделать это.

- Я буду скучать по тебе.

- Когда завтра у вас будет пиршество, я хочу, чтобы ты ела. Я хочу, чтобы ты много съела. За меня, хорошо? Потому что я уйду только на время. Я обязательно вернусь.

- Я должна сказать Николаю, чтобы он тоже много ел?

- Да, скажи ему, чтобы съел очень много.

- Я люблю тебя, - прошептала я и почувствовала тяжесть на сердце.

- Я тоже люблю тебя, - сказала она и взяла меня за руку. Ее безудержно трясло, но она сумела слабо меня обнять.

*****

Но София не вернулась. Ее стул присоединился к стулу Анастасии. Затем к ним присоединился стул Иванны. Далее последовали стулья Александры и Даниилы. Мне было одиннадцать лет, когда две мои сестры, Николай и я сидели на маминой кровати, пока она умирала. Ее спальня была пропитана приторным запахом старения. Тогда я впервые услышала, как мой отец спросил маму, нужно ли ему вызвать врача, но она спокойно покачала головой и отвернулась от него. Она хотела уйти. Она хотела оставить его. И покинуть страшный мир, в котором она была как в ловушке. Он ушел, я же, выйдя в гостиную, наблюдала за ним, просто стояла там неподвижно, ошеломленная. Он стрелял в оленей.

Ее смерть была быстрой.

Кто знает, какая болезнь погубила ее и как долго она находилась в ней? Это выглядело так, будто она была высосана изнутри. Ей было только сорок, но все ее внутренние органы отключились по очереди, ее печень, почки, легкие, сердце. Ее дыхание замедлилось, пока каждый вздох не превратился в удушливый хрип, который мучительно вырывался из ее рта. Когда я держала ее покрасневшую с узловатыми пальцами руку, она была еще теплой, но мама уже ушла. Я держала ее руку - кожа так и не восстановилась от того давнего ожога - и крутила дешевое кольцо на ее пальце, пока она не стала холодной.

Отец напился. Он вышел в морозную ночь и, упав на колени, молился небу. Я стояла у окна и видела белые стволы берёз, слабо светящиеся в темноте. Я вышла на улицу с одеялом. Воздух, был настолько холодным, что врезался в легкие, будто зазубренный кусок льда. Он посмотрел на меня. Последний раз я так смотрела в глубину его глаз на пиршестве после ухода Анастасии.

Из болезненных впадин на лице на меня смотрели его глаза. Оказывается, он был не полностью мертв внутри. Странно, но возможно, он любил ее. В своем сердце я не находила к нему ни любви, ни жалости. Ни одной крошечной частички. Мое сердце было холодно, как лед. Накрыв его плечи одеялом, я ушла. Я сделала это для мамы. Она бы сделала то же самое. В то время, как она лежала в своей спальне и ее душа, возможно, еще не ушла, я не хотела огорчать ее. Но это было последним, что я сделала для него.

Мы похоронили тело моей несчастной мамы в могиле, которую брат и отец выкопали на склоне у дома. Никто не плакал. Мы все сдерживали себя. С горем и страхом. Я поняла, что с отцом, без мамы, ее дети были в большей опасности, чем раньше.

Глава 4

Через два дня после ее похорон отец забрал моего брата, чтобы он спал в его комнате. Той ночью я проснулась от крика. Я снова прислушалась, и мне показалось, что я слышу, как плачет мой брат. Я вскочила с постели. Моя сестра поворчала и, повернувшись, снова уснула. Подбежав к двери комнаты отца, я постучала в нее.

- Иди спать, Лена, - закричал отец.

В тот момент я была удивлена, что отец знал, кто это был, но теперь понимаю: ведь только я смела ослушаться. И никто другой не постучал бы в его дверь среди ночи.

- С Николаем все в порядке? – спросила я.

На несколько секунд растянулась зловещая тишина.

- Я в порядке, Лена. Иди спать, – выкрикнул Николай, но его голос дрожал от напряжения.

- Ты уверен? – настаивала я.

- Да. Уходи, – он крикнул громче и тверже.

Я стояла еще в течение нескольких минут за дверью, борясь с сильным и необоснованным стремлением повернуть ручку и войти в спальню отца. Я даже положила на нее руку. Но тишина в комнате напугала меня. Я знала, что не должна входить. Я думала о маме, бегущей обнаженной по снегу. Каким-то образом я чувствовала: происходит что-то подобное. Неохотно я вернулась в постель и лежала без сна в течение долгих часов, прислушиваясь, но больше не было никаких звуков.