Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том III

Вовсе не Суперинтендант положил начало благосостоянию своего семейства, но его брат Аббат, кто был человеком интриг и безграничной амбиции. Именно он сделал своего брата Суперинтендантом после того, как женил его вторым браком на Мадемуазель де Кастиль, что было великолепной партией. Он, конечно бы, смог, если бы захотел, сам получить эту должность; но он настолько любил свои удовольствия, что страх быть стесненным заставил его предпочесть предоставить ее брату, чем взваливать на себя подобную ношу. Он рассчитывал, так как тот будет ему за это обязан, тот и будет действовать, так сказать, лишь по мановению его руки; но Суперинтендант, отличавшийся ничуть не меньшим аппетитом, чем его брат, едва только оказался на месте, как не пожелал ни мэтра, ни компаньона, по крайней мере, пока он не будет к этому принужден. Я сказал, по крайней мере, пока он не будет к этому принужден, потому как ему пришлось-таки иметь компаньона, помимо его воли; Месье Сервиен разделял с ним суперинтендантство, и он даже исполнял там наиболее полезные и наиболее почетные функции, поскольку это он распоряжался фондами, тогда как другой всего лишь их готовил.

Аббат с великим трудом терпел поведение своего брата, какое он квалифицировал одним названием — неблагодарность; итак, позабыв вскоре про узы крови, какие должны были бы оставаться для него святыми, он раскрыл Кардиналу множество [162] маленьких ловких трюков, какими пользовался его брат, дабы переправлять в свои сундуки то, что предназначалось для казны Его Величества. Это означало слишком далеко заходить в своей мстительности, чтобы строить такие козни против собственного брата; но, видимо, страсть лишала его разума, и он не придерживался больше никакого иного языка с Кардиналом, потому как видел, что тот принимал с удовольствием все то зло, о каком он ему говорил. Его Преосвященство, кто действительно уже подумывал о том, как бы выкопать для него пропасть, куда он впоследствии его и спихнет, на лету ловил эти речи, дабы погубить его в сознании Короля. Он боялся, так как Его Величество уже начинал входить в возраст, как бы он не занялся его собственными делами, и как бы он не заметил того мотовства, что царило в финансах. Он боялся, говорю я, как бы Король не принялся за него самого, и за дело, и как бы с ним не приключилось какого зла рано или поздно. Итак, он пришел в восторг от возможности свалить на другого сделанное им самим и таким образом укрыться за его счет от розысков, какие Его Величество мог бы предпринять. Наконец, разлад, царивший между двумя братьями, дошел до такой степени, что, не в силах больше друг друга терпеть, они начали унижать один другого повсюду, где бы они ни находились, будто бы были совсем готовы схватиться врукопашную. Их враги наслаждались неблагоразумием, предвещавшим их скорую гибель, тогда как их друзья, ничуть не хуже предвидевшие ее, старались заставить их прекратить этот раздор, внушая, какими это угрожает им неминуемыми последствиями. Но они оба были столь мало разумны, что никак не желали слушать их советов, в том роде, что когда с ними случилось то, что все им предрекали, им не на кого было жаловаться, потому как они получили исключительно то, что сами честно заслужили.

Свадьба Короля, тем временем, была совершена со всей вообразимой помпой; Его Величество явился [163] в Венсенн дожидаться, пока все будет готово для входа, какой он должен был сделать в Париж. Этот вход был обставлен с немыслимым великолепием, и мне понадобился бы кошелек Месье Фуке для затрат, какие я обязан был там сделать. Только на моем коне лент было на двадцать пистолей, а так как я был обряжен, без преувеличения, ни более, ни менее, как алтарь братства, мне пришлось обратиться к друзьям для покрытия всех моих расходов. [165]

Однако, едва я спешился, чтобы отдохнуть от утомительности этого долгого дня, как Король лично скомандовал мне отплыть в Англию, дабы направиться с Комплиментом к Карлу II, кто, наконец, взошел на трон. Он был обязан этим скорее беспечности Ричарда, чем дружбе своих подданных; они не призывали его по их доброй воле. Не то чтобы он не был наилучшим Принцем в мире; но так как он выехал из Королевства совсем юным, и они не знали ни его прекрасных качеств, ни его характера, большинство их по-прежнему упорствовало в ненависти к его Дому, точно так же, как и в намерении установить у себя Республику.

Об этой штуке они постоянно думали со времени устрашающего отцеубийства, какое они совершили [166] над персоной их Короля. Она еще издавна запечатлелась в их душах, поскольку те, кто являются знатоками в делах этой страны, нисколько не сомневаются, что эта зловещая катастрофа была всего лишь гнусным следствием этого намерения. Как бы там ни было, Ричард показал с первых же дней, как он уселся на место своего отца, что он абсолютно не способен к этому достоинству; его расслабленность оживила тех, кто вздыхал по этой Республике, в то же время, как она породила мысль у других сместить его и устроиться самим на его развалинах. Те, кто пользовались наибольшим влиянием при жизни его отца и наиболее отличились в войнах, какие ему пришлось предпринять, были из этого последнего числа. Так как они приняли наибольшее участие в его тирании и гораздо лучше, чем другие, распробовали сладости абсолютного командования, такого, каким было правление Кромвеля, они не пожелали стерпеть столь скорого расставания с ним; итак, увидев, как слабость Ричарда во всякий день выставляла Королевство на милость странных переворотов, и что оставить его на месте будет вернейшим средством вскоре подпасть под владычество королевского семейства, каждый из них сколотил свою партию, дабы иметь, одному в ущерб другому, то, что каждый полагал, будто бы больше заслужил, чем тот, другой. Но когда они истощили таким образом все силы Государства, состоявшие исключительно в их единстве, оказалось так, что Монк, кто был одним из этих претендентов, отчаявшись преуспеть в своем намерении из-за преграды, с какой он постоянно сталкивался с их стороны, отправил секретное послание Его Британскому Величеству с предложением соединить его силы со своими, дабы возвести его на трон. Карл имел свою партию, сформированную в королевстве, но не смевшую поднять голову, из страха, как бы ее тут же не раздавили. Итак, отделавшись от этого страха, теперь, когда Монк объявил себя за него, он, командовавший войсками, стоявшими наготове со дня смерти [167] Кромвеля, соединился с ним, и они так славно провернули все дело, что вскоре затем Карл был восстановлен в своих правах.

Кардинал, прибыв в Венсенн, где он почувствовал себя не особенно хорошо, посоветовал Королю отправить меня к этому Принцу, потому как я был в совсем недурных отношениях с ним, когда он проживал во Франции. Он уже отослал комплименты от себя лично по поводу его восшествия на престол и повелел предложить ему в жены в то же время свою племянницу Ортанс с двенадцатью миллионами приданого. Он рассчитывал соблазнить его предложением столь громадной суммы, тем более, что в начале своего правления тот нуждался в деньгах, и не только для уплаты его долгов, но еще и для поддержания себя в своем новом достоинстве. Он знал, что тот будет достаточно политичен и не станет так рано просить денег у своего Парламента, и все же, не сумев без них обойтись, тот будет слишком счастлив взять у того, кто их ему предложит; кроме того, он не боялся, что тот откажется жениться по той же причине, по какой отказался Кромвель, а именно, из-за разницы религий между ним и ей. В самом деле, этот Принц сделался католиком по внушению матери Герцога де Монмута, в том роде, что в настоящее время персона этой религии ему должна была понравиться скорее, чем любая другая.