Тори Халимендис - По ту сторону тьмы

***

Я прижала ладони к пылающим щекам. Сон был таким ярким, таким правдоподобным, словно все случилось наяву. Губы горели, будто от страстных поцелуев, а тело сводило сладкой судорогой желания. Я даже почувствовала досаду из-за того, что не смогла досмотреть сон до конца. Интересно, увидела бы я лицо незнакомца? Позволил бы он мне открыть глаза и посмотреть на него? Мысль о том, что я была готова отдаться неизвестному, заставила меня вспыхнуть снова — теперь уже от стыда.

— Все равно это только сон, — громко сказала я, успокаивая саму себя. — Наяву ничего подобного никогда бы не произошло.

И все равно сон пугал меня. Ранее ни одному мужчине не удавалось вызвать во мне столь сильную волну возбуждения, начисто сметавшую все возражения рассудка. Я даже немного гордилась тем, что способна контролировать себя в любой ситуации. А за последнее время по моей самоуверенности были нанесены сокрушающие удары: сначала Благодатным, который без особых усилий смог повергнуть меня в панику, а теперь незнакомцем из снов.

— Это ничего не означает, — твердо произнесла я. — Никто не может контролировать свой сон. Мне все это только приснилось.

Звук собственного голоса немного отрезвил меня, и я вспомнила еще одну деталь, полустертую из памяти жарким поцелуем. То, с чего все началось. Медальон на прикроватном столике.

Я закрыла глаза в попытке вспомнить в деталях, как выглядел амулет. Нарочито грубо сработанный золотой овал из переплетающихся нешироких полос украшали неправдоподобно огромные рубины. У меня не было возможности рассмотреть медальон как следует, но я была уверена, что камни в нем — настоящие. Там, во сне, я была твердо убеждена, что пришла за своей вещью, что амулет принадлежит мне. И пусть незнакомец упомянул, что медальон опасен, я знала, что своей настоящей хозяйке он не причинит вреда.

"Настоящая хозяйка". Что-то в этих словах царапало меня, заставляя повторять их снова и снова. Непроизвольно я сжала правую руку в кулак и потрясенно охнула, вспомнив сон об осенней ночи на холме у леса — самый первый особый сон, привидевшийся мне. Тогда я крепко сжимала в ладони некую вещь, царапавшую острыми гранями кожу. Что, если это и был медальон? Медальон, принадлежавший мне как наследнице рода дель Лерой? Медальон — внезапно осенило меня — отнятый у Алексии Благодатным Эрихом, но вернувшийся к хозяйке?

В волнении я вскочила с кровати и зашагала по комнате. Неожиданно пришедшая в голову мысль казалась мне единственно правильной, и только один вопрос беспокоил меня — где находится таинственный артефакт сейчас? Я не припоминала, чтобы видела его в тайнике, среди старинных артефактов и просто очень дорогих вещей. Нет, ничего похожего там не имелось. На подобную вещицу я бы точно обратила внимание, уж очень необычный вид у нее был. Грубая работа определенно выделала бы медальон среди изящных драгоценностей.

— Сегодня, — пробормотала я, — я непременно вытяну из Пабло Фиоре все, что он знает. И о медальоне, и о Черте, и о том, как может быть моя семья связана с Сумеречными. А самое главное — зачем он дал мне манускрипт и чего добивается.

Встреча с путешественником была назначена на обеденное время, но я уже к завтраку спустилась в простом платье, в котором меня можно было принять за небогатую горожанку. Волосы я заплела в косу и стянула ее в узел на затылке.

— Не терпится побеседовать с Фиоре? — понимающе хмыкнул Мартин.

Другу я о своих снах не рассказывала: первому не придала особого значения сама, после второго опасалась, что Мартин поднимет меня на смех, а третий, при воспоминании о котором меня окатывало жаркой волной, и вовсе должен был навсегда остаться моей тайной.

— У меня есть к нему вопросы, — пожав плечами, ответила я.

— У меня тоже, — угрожающе протянул Мартин. — Главный из которых звучит так: в какую сомнительную историю тебя собирается втянуть этот, Мрак его побери, путешественник?

— Ты уверен, что история обязательно будет сомнительной? — скептически осведомилась я. — Быть может, Фиоре просто хотел показаться более значимым, нежели он есть на самом деле. Таинственный манускрипт, невесть где раздобытый отважным исследователем — звучит привлекательно, не так ли? Любопытство — острый крючок, на него можно поймать почти любую особу женского пола.

— Вот увидишь, Фиоре втравит нас в неприятности, — упрямо проворчал мой друг.

— Нас?

— А ты думала, будто я теперь выпущу тебя из виду? Нет, Рина, оберегать тебя — мой долг. Если бы Арману было дано предвидеть будущее, он непременно попросил бы меня об этом. И я буду заботиться о тебе в память о нем.

Голос Мартина подозрительно прервался. У меня тоже сжалось сердце при упоминании имени брата. Казалось бы, я уже смирилась с потерей, но временами меня все равно охватывала тоска, а иной раз — как сейчас — сбивалось внезапно дыхание и глаза щипало от непролитых слез.

— Завтракай побыстрее, — сказала я, отгоняя нахлынувшие тягостные воспоминания. — Я хочу успеть перед встречей с Фиоре заглянуть на рынок.

Мы бесцельно слонялись по рыночной площади, подходили то к одному прилавку, то к другому, рассматривали товары, приценивались, но ничего не покупали. Небо затянуло низкими темными тучами, сеял противный мелкий дождь, под ногами хлюпало грязное месиво, а лица торговцев и покупателей были мрачными и неулыбчивыми: в такую погоду лучше сидеть дома у огня и неспешно потягивать горячий напиток из кружки, а не мокнуть под холодной моросью.

— А в Лерое уже зима, — мечтательно произнесла я. — И снег лежит.

Мартин хмуро посмотрел на меня.

— Это тебе захотелось прогуляться по рынку, — напомнил он.

— Мне, — покаянно согласилась я.

— Не могла спокойно дождаться назначенного часа? — догадался друг. — Дома усидеть оказалось трудно? Решила, что отвлечешься от мыслей о прочитанном в людном месте?

Я кивнула. Мы как раз проходили мимо толстой торговки пирогами, и в сыром воздухе повис запах сдобы. Если бы уже ударил мороз, то ароматы выпечки и специй разносились бы по всей рыночной площади, но сейчас нас отчего-то преследовал везде запах мокрой шерсти.

— Пойдем в трактир, — предложила я. — Закажем вина с медом и специями, что ли. Хоть согреемся, а то очень уж промозгло.

В "Трех гусях" было жарко натоплено, шумно и душно. К моему удивлению, Пабло Фиоре уже дожидался нас за столом у стены, а перед ним исходила паром большая глиняная кружка.

— А вы рано, — произнес он вместо приветствия.

— Вы еще раньше, — отрезала я.

Пабло поднял кружку, но пить не стал, а просто обхватил ее ладонями, согревая руки. Пальцы его были покрасневшими от холода — значит, пришел он незадолго до нас.