Тори Халимендис - По ту сторону тьмы

Изабелла не поверила в мою ложь. На розовых губах появилась куда более радостная — и более фальшивая — улыбка, нежели у меня, и дама нежно пропела:

— Ах, дорогая, куда вам спешить? Прошу вас, присаживайтесь, составьте нам компанию. А мы развлечем вас новостями. Слышали, что произошло с тем неприятным молодым человеком?

— Простите, вы о ком?

— Ну как же! О недавнем госте ее высочества.

Заинтригованная, я опустилась на стул, который придвинул мне с кислым выражением лица Фернан.

— Так что же случилось с господином Фиоре?

— Ничего, — удивленно ответила Изабелла. — А почему с ним должно что-то случиться?

Я растерялась.

— Но вы ведь сами только что сказали, что знаете некие новости о нем.

Моя собеседница досадливо поморщилась.

— Ах, нет же! Я говорила о поэте, помните такого? Он еще читал на редкость глупые стишата. Я еще тогда сказала вам, что давненько мне не приходилось слышать этакой ерунды.

Я бросила на Изабеллу изумленный взгляд. Неужели память столь сильно подводит ее? О бездарности поэта упомянула Матильда, а заклятая подруга тут же обвинила ее в вульгарности. Но красивое лицо Изабеллы было столь безмятежно, что я даже усомнилась в том, что правильно запомнила события.

Арамеус был мне неинтересен, так что рассказ о его похождениях и о том, что поэта застал некий богатый старикашка в пикантной ситуации со своей супругой, я слушала невнимательно. Фернан все то время, что его маменька пыталась втянуть меня в разговор, флегматично поглощал пирожные. Очень скоро все тарелочки на нашем столе опустели, причем сладкоежка умудрился незаметно слопать и мой заказ.

— Но самое поразительное, — завершила повествование о злоключениях Арамеуса Изабелла, — что ее высочество только посмеялась над этой историей. Представляете, Северина? Каролина осудила бы кого угодно, но своему любимцу готова все спустить с рук. Хотя надо признать, что он — весьма привлекательный мужчина. Многие молодые женщины без ума от него, что уж говорить об увядающей даме?

У меня не было ни малейшего желания обсуждать отношение принцессы к поэту, и я принялась спешно придумывать предлог, чтобы покинуть кондитерскую — тем более, что десерта меня все равно лишили. На мое счастье, дверь распахнулась, впуская нового посетителя. Мартин сдержанно поприветствовал Изабеллу и ее сына и уже хотел устроиться за нашим столиком, как я вскочила.

— Как хорошо, что ты пришел! — преувеличенно радостно воскликнула я. — Я как раз обнаружила чудесную ткань для обивки тетушкиных кресел. Как раз такую, как она хотела. Вот только не помню, тетушка предпочитает розовые или сиреневые оттенки? Давай ты тоже взглянешь?

К чести Мартина, он не стал удивленно спрашивать, к чему тетушке менять обивку на купленных совсем недавно креслах. Равно как и недоумевать по поводу того, что я именно у него интересовала любимыми цветами тетушки. Напротив, он кивнул и абсолютно серьезно сказал:

— Конечно, данный вопрос требует основательного подхода. Пойдем, я хочу сам оценить ткань.

И мы покинули раздосадованную Изабеллу. Фернан, по-моему, не обратил на наш уход ни малейшего внимания. Перед ним еще красовались остатки пирожного.

***

Я иду по длинному коридору, освещенному лишь призрачным лунным светом. Я знаю, что на стенах висят светильники, которые должны ярко гореть всю ночь, но сегодня чья-то рука так кстати загасила их. Это хорошо — в полутьме у меня больше шансов остаться незамеченной.

Я стараюсь ступать как можно осторожнее, чтобы звук моих шагов не потревожил тишину. Поравнявшись с окном, приподнимаюсь на цыпочки и, ухватившись за узкий подоконник, выглядываю наружу.

Сегодня полнолуние, время зловещих духов и призраков. Я и сама себе кажусь почти бесплотной тенью. Наверное, если я заберусь на подоконник, распахну окно и шагну наружу, раскинув руки, то смогу полететь черной тенью над белым заснеженным садом, над крепостной стеной и дальше, над полями, к темнеющему под снегом лесу вдали. Звездное небо зовет и манит меня, ветер приглашает поиграть с ним в вышине, и я, вздрогнув, отступаю от окна, борюсь с искушением. Нет-нет, у меня иная задача.

Коридор поворачивает, и я отсчитываю двери. Одна, вторая, третья. Я останавливаюсь и осторожно поворачиваю ручку. Сердце колотится так сильно, что его стук, кажется, разносится по всему замку. Больше всего я боюсь, что дверь окажется заперта, но нет — ручка легко поворачивается, тяжелая дверь бесшумно приотворяется и я тенью скольжу в комнату.

На мгновение мне приходится зажмуриться, потому что здесь светлее, чем в коридоре. В камине горит огонь, а на прикроватном столе — неяркий светильник, но даже столь слабый свет ослепляет привыкшие к темноте глаза. Когда зрение возвращается ко мне, я стараюсь оглядеться. По счастью, комната пуста, но хозяин, похоже, покинул ее ненадолго. Постель — огромная, на такой и пять человек свободно поместятся — разобрана, а под лампой на столике посверкивает крупными гранеными рубинами медальон. Словно завороженная, я делаю шаг, другой, протягиваю руку…

— Ты хочешь его украсть? — спрашивает за моей спиной голос незнакомца из сада. — Не боишься?

Я боюсь, сильно боюсь, но не прикасаться к древнему амулету с неизвестными свойствами, а оборачиваться — я не знаю, кого увижу за спиной. Откуда он появился и как смог подобраться ко мне незамеченным?

— Опасная вещица, — вкрадчиво говорит незнакомец. — Очень, очень опасная. Ты уверена, что она нужна тебе?

— Она принадлежит мне, — тихо, едва слышно, но упрямо настаиваю я.

Сильные теплые ладони ложатся мне на плечи, сжимают. Меня пробирает неожиданная дрожь.

— Или ты пришла вовсе не за медальоном? — дразнящий шепот раздается возле самого уха.

Я понимаю, на что намекает незнакомец. Разобранная постель приковывает к себе мой взгляд, не желает отпускать.

— Закрой глаза, — теперь в его голосе явственно слышатся повелительные нотки. — Закрой глаза покрепче.

Я не хочу, не собираюсь подчиняться, но глаза закрываются сами собой. И тогда незнакомец медленно поворачивает меня к себе и кладет ладонь на мой затылок, заставляя запрокинуть голову. Вторая рука лежит у меня на спине, прижимает к сильному мужскому телу. Даже через одежду я ощущаю его жар и непроизвольно облизываю губы.

Я и сама уже не знаю, страшусь ли я поцелуя или хочу его. Сердце сладко замирает, разум предпринимает последнюю попытку вернуть контроль над телом, но сдается. Мне уже все равно, что я даже никогда не видела лица держащего меня в объятиях мужчины. Сухие горячие губы осторожно прикасаются к моим. Первый поцелуй получается почти невесомым — лишь легкое касание. Но уже через мгновение незнакомец сминает мои губы своими, властно проникает языком мне в рот, вжимает меня в свое тело. В ушах шумит, голова кружится, ноги подкашиваются, и я изо всех сил цепляюсь за свою единственную опору в шатающемся и рушащемся мире — крепкие мужские плечи. Кровь вскипает в жилах, и я подаюсь навстречу, сама льну теснее, жадно отвечаю на поцелуй. В нем нет нежности, только грубая, какая-то болезненная страсть. Пальцы сжимаются все крепче, впиваясь в тело через одежду. Мужская ладонь на моем затылке оттягивает волосы так, что мне становится даже больно — но боль эта сейчас сладка и желанна. Мне не хватает воздуха, сердце бешено колотится в груди, но я не в силах разорвать поцелуй. Рука незнакомца спускается с моей талии ниже, подхватывает меня, приподнимет и прижимает еще крепче — хотя, казалось бы, крепче уже просто невозможно. Я чувствую возбуждение целующего меня мужчины, но оно не пугает меня, а отдается жаром желания в моем теле. Мне уже безразличны имя и внешность незнакомца, я знаю одно — я хочу этого мужчину. Нет страха, нет стыда, есть лишь безумное наслаждение от его рук и губ. Я всхлипываю, когда поцелуй наконец-то прерывается… и просыпаюсь.