Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY

знаю, я ничего не знаю… Я тебе рассказала все, чтобы ты оставил меня в покое. Нельзя, чтобы мужчина все знал про

женщину. Есть такие вещи, которые мужчинам не надо знать. Вы же любите картинку, не нужны вам внутренности.

Внутренности никого не привлекают там нет ничего красивого. Ты мне все кишки наружу вытащил, теперь смотри – любуйся.

Нравится? И сейчас говорю тебе и знаю, что это все лишнее. А остановится не могу. Хочу, чтобы ты ушел. Ты уйдешь,

Артём, уйдешь?

Снова прячет от него глаза. Неудобно ей, стыдно. Не знает теперь, как с ним спать рядом. Как есть и сексом заниматься. Как

говорить, смотреть на него, как улыбаться ему. Не натягивается больше на лицо маска. И страшно без этой маски жить.

Жутко от вида собственных внутренностей. Пять лет от себя их прятала. Пять лет себя обманывала, а теперь в глазах у

Геры все, точно в зеркале, отражается. Как жить? И вид делать, что все в порядке, как?

Не будет Геры – будет все в порядке. Нужно, чтобы Гера ушел.

А он все не уходит. Садится с ней рядом и курит, выпуская дым в сторону.

— Меня тошнит, — продолжает Рада тихим тоном. — Нет, не после вчерашней попойки. Меня от жизни тошнит. Мне все

время блевать хочется. От жизни этой. Я устала. Устала… — снова опускает лоб на подтянутые к груди колени. От

собственной боли ее пять лет тошнит, от грязи внутренней. Ее сплюнуть хочется, грязь эту, а она не сплевываются. Все сидит

внутри и кислотой нутро разъедает. — Я год дома просидела. Потом начала на улицу выходить. Одна. В магазин, в

супермаркет. Возьму мелочь какую-нибудь и стою в очереди. Пока дойду до кассы, забываю, как меня зовут, и вообще, кто я

такая. Потому что все вокруг толкаются, в затылок дышат… Деньги не могла считать. Скажут: двести тридцать. Подаю

триста. Три бумажки. Посчитать не могу. Вот так хожу и хожу… деньги размениваю… потом полный кошелек мелочи. Дома

пересчитываю, по карманам рассовываю. Чтобы точно знать, что тут у меня сотня, тут тоже сотня, там пятьсот… вот так

ходила… — говорит себе в колени. Не видит, как темные ресницы Артёма опускаются, прикрывая злой огонь в глазах. Не

видит она, как плотно до скрежета в зубах, смыкается его челюсть.

— Если ты будешь думать, как жить, вести себя правильно для кого-то и из-за кого-то, то так и будешь всю жизнь в очереди

стоять. Если ты будешь так думать, тебе всю жизнь кто-то будет дышать в затылок.

— А что делать?

Артём стаскивает с кровати пальто, вынимает из кармана бумажник, а из него — «золотую» карточку. Со смешком сует ее

Радке в руки:

— В очередь, сукины дети, в очередь!

Рада запрокидывает голову и хохочет. Так, как уже давно не хохотала.

— Действительно, — немного успокаивается. А плечи все равно трясутся. Уже непонятно, от смеха ли. — На кой хрен мне

теперь мучиться и мелочь считать. Гера! Вот как с тобой можно разговаривать?

— А не надо со мной разговаривать. Вещи собирай и поехали.

fima25.03.2015 19:16 » Глава 14

А то пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то…

Голова пухнет. Взять всё, да и поделить…

«Собачье сердце»

Ждать. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Раду он уже догнал. Теперь остается только ждать.

Взгляд Гергердта скользит в глубину квартиры, ползет по размытым очертаниям мебели. Просачивается сквозь легкий тюль,

вырываясь в темную ночь. Из окна на него смотрит полная луна. Холодная, мраморная. Некоторое время Артём сидит

оцепенело, чувствуя, как в этой неподвижности происходят неотвратимые перемены.

Из задумчивого состояния его выводит появление Дружининой. Белея халатом, она застывает на верхних ступеньках

лестницы, точно ждет приглашения. Точно не решила еще, спуститься или снова уйти в спальню. Гера чуть выше поднимает

голову, чуть шире разворачивает плечи — зовет ее, и она, расценивая эти едва уловимые движения как приглашение,

спускается к нему.

— Чего не спишь? — хмуро спрашивает Артём.

Когда уходил из спальни, Рада лежала тихо. И дышла, как глубоко спящий человек.

— Я есть хочу.

— Ныряй в холодильник. Наворожи чего-нибудь. Я тоже, когда нервничаю, есть хочу.

— Я не нервничаю, — роняет слова и открывает холодильник. Движения у нее спокойные и осторожные, словно разбудить

кого-то боится.

— А-а, точно. Тебе вообще незачем нервничать. Повода никакого. Ты рассказала мне про изнасилование, потом нажралась

как скотина и чуть не сдохла от траликов, потом я тебя притащил к себе с вещами, а недавно у нас был секс, которого ты не

хотела. Нет, у тебя вообще нет повода нервничать. Абсолютно никакого. Согласен.

Рада замирает у распахнутой дверцы, но не потому что затрудняется с выбором, чего бы ей такого перекусить. В смятении

она. Охвачена неловкостью. Никак не привыкнет, что открыта теперь перед Артёмом до самого дна. Что ни слова

отрешенные, ни смех безыскусный ничего уже не прикроют. Губы не улыбаются. Глаза не врут. Она спиной стоит к Гергердту,

да и он сам к ней спиной сидит, а врать не получается.

— Да, я по ночам жру всякую фигню. — Наливает себе горячий чай. Размешивает в нем две ложки сахара. Достает черный

хлеб. К селедке в майонезно-горчичном соусе, которую они купили по дороге домой. Усаживается напротив. Долго возится с

махровым халатом: то полы поправит, то потуже затянет пояс.

— Ничего страшного, я тоже люблю жрать по ночам всякую фигню, — успокаивает Гера.

— Присоединяйся, — посылает мягкую усмешку и двигает свою тарелку на середину стола.

Артём отставляет в сторону свой недопитый кофе, берет вилку.

— Ты прав, наверное, во всем, — со вздохом говорит она и смотрит на Гергердта настороженно, — но только не про секс.

Если бы я не хотела, то не спала бы с тобой. Просто после всего, что произошло, это получилось... трудно, — улыбается

вымученной улыбкой и снова смущается.

У них был быстрый секс. Никакой страсти, никакого жара. Как будто никакой потребности друг в друге. Все холодно,

методично. Отточено. Умелые губы, ловкие руки. Рада хотела его, секса. Но сильнее хотела, чтобы он закончился. Она не

испытала отвращения. И наслаждения не испытала. Было не страшно, было не больно. Никак. И это тоже, наверное, пока

хорошо. А главное, не привиделось, что ее насилуют. Не возникли в голове голоса, и темнота не душила. Она была с

Артёмом.

— Да. Я понял. Вскрытие показало, — беззлобно язвит он.

Не понравилось ему, как они сексом занимались. Не секс, а точно операция по вскрытию. Все разумно, быстро. Ему не

понравилось. Когда все закончилось, Рада вздохнула с облегчением, а не от облегчения. Не освободилась она, не

расслабилась, не получила никакого удовольствия. Дерьмово это, когда чувствуешь, что женщина твоя не может получить