Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY

удовольствие. Но ни ты, ни она в этом не виноваты. Не стал Гера ее беречь, тянуть время, уговаривать, как-то успокаивать.

Решил, что им сразу нужно переспать. Перешагнуть барьер страха, стыда и сомнений, чтобы не заросла Рада в них. Не

запуталась, как в колючей проволоке. Особенно в стыде своем. Нечего ей стыдиться! Нечего!

Не знал, как помочь ей, чем помочь. Зато точно знал, что делать что-то надо. Никогда ни о ком не заботился, не думал, что

умеет быть аккуратным и нежным, не имел понятия, как это делается. Но рядом с Радкой не рассуждал об этом. Не

сомневался. Все само делалось. Руки сами нежными становились, — нежность эта скапливалась в кончиках пальцев, она и

делала руки аккуратными, чтобы боли не причинять. Хватит на долю Рады боли, куда уж больше. И слова какие-то

находились. Правильные или нет, но слова для нее всегда находились, рождались внутри.

— Я закажу тебе такую же, — говорит Гера, ловя неравнодушный Радкин взгляд на своей цепочке. Та лежит, поблескивая

крупными плоскими звеньями на темном столе.

— Не надо, — тихо говорит Дружинина. — Она должна быть у тебя. Пусть будет у тебя. Так я знаю, что это ты.

— Но сейчас же без нее… Как? — спрашивает он. Не было на нем цепочки во время секса. Рада не напомнила про нее, не

искала руками.

— Вот так, — отвечает, не поднимая глаз.

— Зачем?

— Не хочется всю жизнь быть шизофреничкой.

— А если бы тебя клинануло? — Не знает, что говорить и что думать теперь, хотя не часто с ним такое случается. Но в этот

раз не знает: хорошо это или плохо.

Рада в ответ чуть заметно пожимает плечами. Прикладывается к сладкому чаю.

— А как ты с Антошкой спала? — Не предполагал, что придется спрашивать такое. Но, спрашивая, ничего кроме

беспокойства не испытывал. Даже ревности. Тревога заглушала все. Хотя еще недавно от мысли о ней и Антошке в голове

что-то щелкало. — Как? — повторяет вопрос.

Рада отвечает горьким смешком. С Герой опасно говорить про бывшего, она в этом уже убедилась.

Но она говорит:

— Он же лысый, — смеется. — А вообще, спать с Антошкой – это как в очереди стоять. Поначалу. А потом привыкла за два

года. Но у меня с ним никогда не было… ничего не было. Нормально все всегда было, спокойно. Не переклинивало никогда.

Хороший Антошка любовник — это правда. Чистоплотный, аккуратный, спокойный. Никакой. Хороший он для меня. Был.

Что-то мягкое касается щиколотки. Не что-то, а кто-то. Оля, конечно же.

— Тоже селедки хочешь? — Рада заглядывает под стул.

— Не давай ей, нечего. Будет вонять потом…

— Как портовая проститутка, — заканчивает за него Рада.

Гера смеется, запрокидывая голову:

— Откуда ты только такие слова знаешь?

— Я и не такое знаю.

— Не-е-т, это не про Олю. Она у меня еще девственница.

— Да? Ни разу котика не видела?

Наплевав на возмущения Гергердта, которые обязательно последуют, Дружинина усаживает кошку на стол. Гладит ладонью

мягкую шерсть, трогает пальцем влажный носик.

— Нет. И не просит. Слушай, Дружинина, а ты во сколько лет девственности лишилась?

После этого вопроса Рада сразу перестает улыбаться, прогоняет с лица легкость и задумывается. Ненадолго.

Затем начинает рассказывать, повысив тон и чеканя слова:

— Да с тем интеллигентом своим и лишилась. В двадцать два, по-моему, года. Все берегла себя. Дура. Кому оно надо

теперь... Все вовремя надо делать. И спать с мальчиками надо вовремя начинать. Потому что сначала бережешь себя,

выбираешь все, а потом чувствуешь себя белой вороной. И достоинство твое — уже никакое не достоинство. В Питер

уехала учиться, пока адаптировалась, пока знакомыми-друзьями обросла, не ляжешь же в постель с первым встречным. А

потом вот с ним познакомилась. Да, все красиво было. И он счастливый, носился со мной как полоумный. Свадьбу

запланировали, ребенка. А потом вот... попала. Дура. Надо было жить в свое удовольствие, трахаться с мужиками. Как все.

Развлекаться и тусить. Хоть пожила бы. А так и не видела ничего.

— Не переживай, Белочка, — с непроницаемым видом заверяет Гера и ест свой бутерброд с селедкой. — На этот раз ты

попала по адресу. Я тебя затрахаю за все твои недотраханные двадцать два года.

Дружинина хохочет. А что еще остается? Как-то по-другому реагировать уже не получается. На Геру. С Герой. Не получается.

— Успеешь за пять месяцев?

— Легко, — самодовольно ухмыляется он.

— Да, Гера, самомнение у тебя, конечно, зашкаливает. У тебя даже цветок не пальма какая-нибудь там новомодная, а

герань. У Геры дома должна расти герань. Все логично.

Самодовольная ухмылка не сходит с лица Артёма, только глаза странно блестят.

— У мамки была герань. А все мои новомодные пальмы сдохли. Вот только герань и растет.

Рада стразу прекращает подтрунивать над ним. Не может она шутить такими вещами. Сейчас Гергердт абсолютно в жалости

не нуждается, он уже не тот мальчик Гера. В жалости — нет, а вот в чувствах человеческих, приятных — нуждается он. Как

любой человек.

— Манку люблю, — вдруг говорит Гера, когда Рада так и не находит нужных слов, чтобы прервать молчание.

— Чего?

— Ты все время спрашивала, что я люблю. Манную кашу я люблю, сырники, запеканки твои люблю, да, с изюмом особенно.

Какао люблю. Настоящий, не покупную дрянь, а домашний. Люблю клюквенный морс. И ненавижу абрикосы.

— Зачем ты их тогда ел? Никогда так не делай! Я же буду думать, что тебе понравилось, буду снова готовить что-то

подобное. Как дурочка, блин… С абрикосами... Никогда не ври мне, Гера! — горячо говорит она. — Черт, я не умею варить

манную кашу.

— Вот завтра будешь учиться. Хочу на завтрак манную кашу. Тебе с утра задание: сварить манную кашу. И чтобы без

комочков. Иначе есть не буду.

— Ладно, — улыбается она.

Не переел Гера в детстве манной каши, не закормили его.

А Гергердт все сморит на нее из-под черных ресниц черными глазами. Странно смотрит, обволакивающе. Как будто нежно.

— Что? — шепчет Рада, почему-то заливаясь румянцем. В жар ее бросает.

— И волосы не стриги больше. Не стриги. Что тебе жалко, что ли?

Дружинина пожимает плечами. На лице сомнения.

Ухмыляется Гера, немного отодвигается от стола, расслабляет плечи.

— А то говорят: доверие, понимание… конгресс, немцы какие-то... Сейчас пожрем с тобой селедки и спать пойдем – вот вам

и доверие-понимание. Да, Белочка?

Рада взрывается хохотом. Кошка, дремавшая около ее руки застывшей статуей, распахивает зеленые глаза от ее громкого

смеха. Зевает, показывая розовый язычок.

— Да. Точно. Душевно все у нас. Селедка — это вам не лобстеры с устрицами.

— Чтобы есть лобстеры с устрицами, душа не нужна. Нужны деньги. Много денег. За деньги можно все купить. Все.