Геннадий Авласенко - Унесенные временем

Он вновь напялил на голову нелепую свою шапку и, повернувшись в сторону обмершей от ужаса Саньке, добавил жалобно и одновременно с угрозой:

— Ты, девка, того. молчи лучше! Будешь молчать, тогда и я тебя, это. не выдам, слышишь?! Ужо не скажу им, что ты — девка переодетая! А коли из беды выпутаться сумеем — враз отпущу! Вот как перед Богом клянусь — отпущу с миром, ничем не обидев! Ты только меня, это. не выдай, слышь?! Я — купец, по торговым делам еду... ты — мой сынишка младшенький, все понятно?

Последние слова он произнес почти шепотом, ибо всадники были уже совсем близко. Еще мгновение — и они обступили остановившуюся бричку со всех сторон, а возница, сорвав с головы меховую свою шапку, принялся униженно кланяться.

— Кто таков? — властным начальственным голосом проговорил все тот же всадник в золоченой кольчуге, и Санька внезапно его узнала.

Это он третьего дня хотел хлестнуть ее плетью, да Феофан не позволил, принял этот удар на себя.

Вспомнив о Феофане, Санька вдруг почувствовала, как тугой соленый комок вплотную подкатил к горлу, да так, что даже дышать стало трудно. Глаза заволокло слезами, но Санька сердито смахнула их тыльной стороной ладони. Не время было плакать сейчас.

А возница уже что-то говорил, обращаясь к всаднику в золоченой кольчуге, по всему видно, предводителю всей группы. и голос матерого убийцы был в этот момент на удивление тихим, угодливым, даже каким-то воркующим...

Впрочем, самое начало его объяснений Санька, всецело занятая своими горькими мыслями, пропустила.

— ...а потом тати воровские на нас нечаянно наехали. — продолжал между тем возница все тем же униженно-воркующим тоном, бросая при этом опасливые взгляды в сторону неподвижно сидящей Саньки. — Еле ускакали от них, товара часть пришлось выбросить иродам на разграбление. Бог мило­вал, спаслись. сынишка вот только перепугался до смерти.

— Сынишка?

Всадник в золоченой кольчуге чуть повернул своего вороного жеребца и пристально посмотрел на Саньку.

— Это и есть сынишка твой?

Возница неуверенно кивнул.

— Так ведь я его видел на днях! — незло и даже как-то весело прогово­рил всадник в кольчуге, — сынишку твоего названного! Правда, он тогда не с тобой был, а с монахом пришлым. Как же ты это объяснишь, купец?

Ненависть к вознице, подло, исподтишка убившего Феофана так захлест­нула Саньку, что даже собственная судьба перестала ее вдруг волновать.

— Врет он все! — закричала она, вскакивая с сиденья. — Не купец он — убийца! Он купца и жену его вчера убил кистенем, потом лошадей его забрал и в купеческую одежку вырядился! Что, неправду говорю?! А сегодня еще и Феофана. из пистолета.

Это было все, что смогла, давясь рыданиями, выкрикнуть Санька. А выкрикнув это, она вновь упала на сиденье и горько расплакалась.

— Вот оно что! —изменившимся голосом проговорил предводитель, пристально вглядываясь в помертвевшее от страха лицо возницы. — Вот оно как!

И тут же повелительно махнул рукой кому-то из своих подчиненных:

— Повесить!

— Нет! — пронзительно завопил возница, когда два дюжих воина, спе­шившись, стащили его с брички и, повалив навзничь, принялись связывать за спиной руки. — Поклеп это! Лжа!

И умолк, ибо один из связывающих, ткнул его лицом прямо в дорож­ную пыль.

— А это что? — проговорил кто-то из всадников, нагибаясь и вытаскивая из-под сидения кистень. — Тоже лжа?

— Для защиты это! — продолжал вопить возница, хрипя и отплевыва­ясь. — Купец я, люди добрые!

— Быстрее давайте! — нетерпеливо крикнул предводитель, с трудом при­держивая на месте пляшущего жеребца. — Чего возитесь!

Подхватив с двух сторон истошно вопящего и тщетно упирающегося возницу, воины тут же поволокли его к одинокому дубу, стоящему у самой дороге. На нижнем суку дуба уже сидел кто-то из воинов, сноровисто при­лаживая веревку, другой помогал ему снизу. Все делалось просто, деловито и даже как-то буднично. а Санька, словно остолбенев, молча смотрела на все это широко раскрытыми испуганными глазами.

Этот лжекупец за все свои преступления и в самом деле заслуживал при­мерного наказания, а может, даже и смертной казни, но.

Возможно, все дело было в слишком уж быстром вынесении смертного приговора и почти мгновенном его приведении в исполнение. Так нельзя было поступать, а вдруг Санька соврала, возвела на человека напраслину.

Никто даже разбираться не стал! Повесить и все!..

— Винюсь, слуги царские! — еще пронзительнее завизжал возница, когда его уже подтащили под веревку и накинули на шею петлю. — Слово и дело! Слово и дело государево!

— А ну стой! — крикнул предводитель и, чуть тронув коня, подъехал к месту казни вплотную. — Говори!

— Не сын он мне! — затравленно выкрикнул возница, грязной спутанной бородой указывая в сторону Саньки. — И не парнишка это вовсе! Девка пере­одетая! Ведьма! Из-за нее все мои беды, она и меня давеча околдовала! Сжечь ее надобно, проклятую!

— Девка?!

Обернувшись, предводитель внимательно посмотрел на Саньку.

— А ведь и впрямь девка! — хохотнул он. — Ишь ты, ловкачка!

— Сжечь ее, ведьму! — все еще на что-то надеясь, вновь выкрикнул воз­ница. — Позвольте, Ваша милость, мне самому.

И захрипел, не договорив, ибо в это самое время сразу два воина дружно потянули за веревку.

— Ну, как?! — вопросительно крикнул один из них. — Тянуть, что ли?

— Тяни! — равнодушно бросил предводитель, даже не глядя в ту сто­рону.

Дальнейшего Санька уже не видела, не хотела видеть. Крепко зажмурив­шись, она еще и низко наклонила голову. И сидела так до тех самых пор, пока что-то твердое и холодное не коснулось ее подбородка.

Невольно открыв глаза, Санька увидела лицо предводителя: совсем еще молодое, холеное и по-своему очень даже привлекательное. Густые бело­курые волосы, выбивавшиеся из-под шлема, вместе с усами и небольшой аккуратной бородкой красиво его обрамляли.

Вот только глаза у предводителя были не то чтобы злыми, но какими-то холодными, что ли.

Пустые, равнодушно-скучающие глаза человека, привыкшего убивать и уже уставшего каждодневно этим заниматься.

— Ну? — лениво проговорил предводитель, рукой в железной перчатке задирая Санькин подбородок. — Будешь говорить?

— Буду! — испуганно прошептала Санька и даже сама почувствовала, как дрожит и срывается ее голос.

— Зовут как?

— Санькой! — все так же испуганно прошептала она и тут же поправи­лась: — Александрой, то есть.— Ладно, поверим! — сказал предводитель, отпуская Санькин подборо­док. Но когда она, пользуясь этим, попыталась вновь опустить голову, крик­нул, не сердито, но повелительно: — Голову не опускать! На меня смотреть!

Испуганная Санька постаралась вскинуть голову как можно выше.