Геннадий Авласенко - Унесенные временем

«Веду себя, как девчонка! — стиснув зубы, подумала Санька. — Плачу, как дура, и вообще...»

— Отрок это! — прогудел Феофан, обращаясь к вознице. — Блаженный он, потому ликом с отроковицею схож.

— Да мне все равно! — неожиданно захохотал возница. — Отрок так отрок!

И, вновь повернувшись к Саньке, вторично ей подмигнул.

«Не поверил!» — поняла Санька.

Впрочем, ничем плохим ей это пока не грозило. Феофан был рядом, и в случае чего с этим плюгавеньким мужичонкой он в два счета разобрался бы. Да и почему сразу подозревать человека в дурных намерениях. Ну, догадал­ся. ну, дал Саньке это понять — и что?

А лошади все продолжали и продолжали нестись во весь опор. И возница уже не грозил им кнутом, наоборот, он даже слегка придерживал ретивый бег своих рысаков, время от времени туго натягивая вожжи.

— Добрые лошади! — перекрикивая грохот и дребезжание брички, обра­тился Феофан к вознице. — Сам-то ты кто будешь? Купец?

— А бес его знает! — с веселой лихостью отозвался тот. И, помолчав немного, добавил: — Со вчерашнего дня вроде как купец! А кем завтра буду — про то одному Господу ведомо!

Как-то мудрено говорил возница, темнил он что-то. во всяком случае, Санька его не совсем поняла. А Феофан то ли понял, то ли глубоко безраз­лично это все ему было, но больше расспрашивать не стал.

Возница же явно не считал разговор законченным. Выговориться ему хотелось, душу хоть кому-либо, да излить.

— Купеческая это бричка, святой отец! — пояснил он, хоть Феофан ни о чем таком его не спрашивал. — И лошади тоже купеческие! Еще вчера купец с купчихой на них куда-то путь правили. а тут мы с братом возьми да и под­вернись.

Не договорив, он замолчал и принялся усиленно полосовать кнутом лошадей, хоть те и так мчались как угорелые.

— Но, волчья сыть!

— И что? — резко спросил Феофан, одновременно с этим перехватывая у возницы кнут. — Порешили вы с братом того купца, так, что ли?

При этих его словах Санька вздрогнула и сжалась. По-новому как-то взглянула на невзрачного этого мужичка в нелепом среди лета головном уборе. Раньше возница казался ей просто смешным, теперь же при одном только взгляде на его сутулую спину Саньку невольно пробрала дрожь.

— Ну, что молчишь? — нетерпеливо прогудел Феофан, швыряя кнут себе под ноги. — Говори!

— Осуждаешь, святой отец? — с какой-то даже издевкой отозвался воз­ница, нагибаясь и вновь подхватывая кнут. — А ежели у нас иного выбора не было?

— Бог судит, не я! — буркнул Феофан и из-за плеча бросил обеспокоен­ный взгляд в сторону Саньки. — А выбор, его завсегда найти можно!

— А ежели он брата мово порешил?! — с каким-то торжеством в голо­се возразил возница. — Мы бы их, может, живыми отпустили, лошаденок с товаром отняли бы и все! А он из пистоли в брата. в упор! Ну, а потом и я его достал. кистенем. Вот этим самым.

И возница неожиданно вытащил из-под сидения шипастый металличе­ский шар на длинном сыромятном ремешке. знакомый такой шар.

— Перетянул разок по макушке — ему и хватило, — продолжал меж тем возница, с какой-то странной ухмылкой покачивая на руке кистень. — Куп­чиха, известное дело, в крик. Ну, я и ее тоже. сгоряча! Потом опомнился, пожалел о содеянном. Не о купце, пес с ним, с купцом. о бабе его. Она моло­дая была, сдобная. Очень бы мне для этих самых дел подошла. а я, дурак, кистенем!

И вновь засовывая кистень под сидение, возница сладострастно при­чмокнул.

— Не о том говоришь! — сердито буркнул Феофан. — Бог тебе судья, но нельзя об этом так! Давай о чем-нибудь другом побеседуем!

— Давай! — согласился возница. — Как младший братишка мой мучени­ческую смерть принял — об этом я тебе уже рассказал. А поведаю я тебе еще, святой отец, как старшего моего брата жизни лишали! — Последние слова возница почти прокричал. — Поведать?!

— Придержи лошадей! — встревоженно крикнул Феофан, хватая возни­цу за плечо. — Придержи, говорю!

— Ты его убил, монах! — истошно завопил возница, вовсе бросая вожжи и судорожно шаря правой рукой под сиденьем. — Позавчера, у реки дело было! Али позабыл уже, святоша?

Ничего на это не отвечая, Феофан ухватил его за отвороты кафтана обеими руками и так встряхнул, что с головы возницы слетела его мохнатая шапка.

— Останови, говорю!

— А шиш тебе, монах! — полузадушенно хрипел возница, все продолжая и продолжая шарить рукой под сиденьем. — Сейчас я тебе. сейчас.

Лошади, никем не управляемые, неслись вскачь, а бричку трясло и под­кидывало так, что Саньке пришлось обеими руками крепко вцепиться в пору­чень, чтобы удержаться и не вылететь. И тут в правой руке возницы оказалось вдруг что-то, длинное и блестящее. и мгновение спустя Санька услышала треск выстрела.

И почти одновременно с этим Феофан охнул и, отпустив возницу, ухва­тился обеими руками за окровавленную голову. Потом покачнулся и вывалил­ся на обочину дороги.

— Феофан! — пронзительно вскрикнула Санька, уже поняв, что произо­шло, но еще не до конца в это поверив. — Феофан!

Она обернулась, но так ничего не смогла рассмотреть в густой пыли, клу­бившейся за бричкой.

— А вот оно как, святоша! — завопил возница, вновь подхватывая и встряхивая вожжи. — Брата моего порешил — ступай сам следом! — И мет­нув быстрый взгляд в сторону омертвевшей от ужаса Саньки, добавил с гнус­ной какой-то ухмылочкой: — А с тобой, девка, я потешусь! Ох, как потешусь, душеньку отведу! И за себя, и за братьев своих загубленных!

«Прыгать! Немедленно прыгать! — билась в голове у Саньки паническая мысль. — Спрыгнуть, пока не поздно!»

Но лошади мчались с такой скоростью, что прыгать было опасно. И оста­ваться в бричке тоже было опасно, еще опаснее, нежели прыгать.

— Два брата у меня было! — вопил во весь голос возница, с силой вращая над головой кнут. — И где они, братья мои?! Один я таперича, на всем белом свете один! Аки перст. и в сердце моем лишь злоба лютая!

Он был похож на сумасшедшего. да он и был сумасшедшим в этот момент.

Сжав зубы, Санька уже приготовилась прыгать, хоть вероятность раз­биться была очень высока, но тут она заметила всадников. Вымахнув из какого-то перелеска, они мчались наперерез бричке, и было их около сотни, а то и больше.

Возница тоже заметил всадников, да и трудно их было не заметить. Он хлестнул лошадей, хоть они и так неслись из последних сил.

— Но, клячи купеческие! Давай же, давай!

Обернувшись, Санька сумела разглядеть сквозь клубы пыли быстро при­ближающихся всадников. Их лошади были явно порезвее порядком заморен­ных купеческих рысаков.

— А ну стой! — зычно закричал передний из всадников, нарядный, в блестящей кольчуге и шлеме с перьями. — Стой, тать!

— Грехи наши тяжкие! — испуганно простонал возница, натягивая вожжи и замедляя этим бешеный бег лошадей. — Никак, дозор царский!