Василь Гигевич - Гуманоиды: Прямой контакт

Второй друг, интеллигент по происхождению, то же самое говорил: «Гены пальцем не прикроешь». Этот друг очень гордился своими генами, доставшимися ему от деда. Он в какой-то секретной лаборатории изучал гены и мемы. Что такое мемы — не знаю. Только сядем за стол, выпьем по рюмке, он и начинает задумчиво:

— Если бы вы знали, ребята, что такое гены и мемы... Они же, может, самостоятельные. Они нами управляют лучше всякого начальства, передают­ся от одного человека к другому. Они, может, — и тут он обязательно палец вверх поднимал, — хотя и невидимые, но составляют суть жизни... Вот, сами посмотрите...

После этих слов он доставал фотографию из кармана и нам показывал. На ней дед бородатый красовался. Как и дед, друг тоже бороду отпустил... Похо­жи они были как вылитые. Особенно бородами... Показав нам фотографию, друг обычно говорил:

— Мой дед когда-то самостоятельный был, три жеребца в хозяйстве у него было, овец загон — хозяин был настоящий... После раскулачили, рухну­ло все... Но, как ни подумай, гены его свое дело сделали — вот, видите, хотя лошадей у меня и нет, но ведь и я не пропал, сам в люди выбился, кандидат­скую слепил, в науке не последний человек... Давайте, ребята, за гены рюмку поднимем... Их пальцем не раздавишь...

После таких заявлений нам ничего не оставалось, как с другом согла­ситься...

Однако вернемся к моему секретному заданию. Конечно, я и виду не подал, что знаком с усатым. Да и он сидел молча, будто не знал меня.

А может, надеялся, что не узнаю его?

Собеседники серьезные попались, не охламоны, при галстуках, но и я не лыком шит. И они как раз тем же интересовались, чем и я в свободное от работы время. Только тут до меня дошло, почему на меня пал выбор. Деликатненько они подводили разговор к главной теме, пока я не ляпнул:

— Да что вы все крутите-мутите?.. Вы думаете, я ничем, кроме работы, не интересуюсь, не читаю ничего? Я не только неземными цивилизациями интересуюсь, а даже и о виванах летающих знаю...

У них и рты открылись. Конечно, где им о тех виванах знать, у них своей работы хватает.

— А что это такое, виваны? — спрашивают.

Ну, я и давай им объяснять, что такое виваны. Заодно и о богах косми­ческих рассказал, которые некогда на земных девушках женились. У меня такие папки собраны, такие вырезки из прессы, что им и не снилось. Они и не знали, что я самостоятельно вел расследование о внеземных цивилизаци­ях еще с тех времен, когда о них в открытую говорить боялись, на кухнях за бутылкой перешептывались, да и то — с опаской... Многое я им объяснял...

Переглянулись эти двое между собой, покачали головами — видимо, подумали, что я им подхожу. Тогда один из них и говорит:

— Что ж, пиши расписку.

И тут же подсунули чистый лист бумаги. Ручку в руки сунули. Да не обычную шариковую, а какую-то специальную, с зелеными спецчернилами. Видимо, чернила эти ничем вывести нельзя. На черненьком корпусе ручки золотая гравировка вязью была выведена: «Для секретных расписок».

Красивая была ручка.

На белоснежной мелованной бумаге я и начал писать:

«Расписка

Я, Базыль, родом из Житива, клятвенно обещаю после сегодняшнего дня хранить вверенную мне тайну, в которую меня посвятят...»

Только я размахнулся, чтобы расписать свои будущие обязательства и вечные клятвы, как тот, в темных очках, который молча сидел в углу кабинета, сказал:

— Не только нашу, но и общечеловеческую тайну...

Тут я и поперхнулся... Воды попросил в стакан налить... Переписал, как мне подсказали, ту расписку, отдал им белоснежную бумагу с зелененьким текстом, а красивую ручку незаметно в карман пиджака положил. Думал, на память останется. Ан нет, — очкастый, хотя и был мне другом, все заметил, говорит:

— Ручку, ручку на место положи...

Пришлось отдать. Ну, думаю, вот где настоящие дела ведутся...

Так все и завертелось. Прошел тесты разные: и на сообразительность, и на психологическую устойчивость, потом спецкурсы начались, спецподго­товка да еще — молчание вечерами, когда красотуле своей ничего не мог ни сказать, ни объяснить.

Парни из спецорганов, те, что под утро домой к своим красавицам воз­вращаются и ничего в свое оправдание не могут сказать, хорошо знают, на что намекаю... Оправдывая себя, вспоминал царя Одиссея: подожди, подож­ди, красавица моя ненаглядная, вернусь героем, тогда все тебе припомню, до последнего твоего словца, которым ты меня ругала.

Когда все решилось, с коллегами по работе по-человечески попрощался. Само собой — отвальную организовал. Застолье было хорошее, говорили обо мне слова теплые. Скажу по секрету: если хотите услышать, что будут гово­рить о вас на ваших же похоронах — организуйте отвальную... Одна женщина даже стишок мне посвятила. Она недавно в соседний отдел пришла, видимо, разного обо мне наслушалась. Может, и видела меня, веселого, когда ребя­там анекдоты рассказывал. Встала из-за стола, заставленного едой и питьем, листочек из сумочки достала и, раскрасневшись от волнения, звонким, как колокольчик, чистеньким, не прокуренным голосом сказала, время от времени поглядывая на меня:

— От имени нашего отдела я посвящаю вам стихотворение.

В последнее время люди почему-то стихи начали сочинять. Везде, на гулянках разных, только и слышишь: «А теперь я вам стихотворение прочту. Сам сочинил... »

Начало ее стихотворения и сейчас помню:

Базыль, Базыль, в краях далеких

Ты про друзей не забывай.

Девчат красивых, синеоких

Ты там почаще вспоминай.

И дальше в этом стишке какие-то намеки были на предстоящую встречу, на которой расскажу, где бывал и что видел...

На работе слухи пошли, что меня в шпионы завербовали. Одни говорили, что под прикрытием посольства буду работать, другие, что в глубокую резидентуру запускают. И все почему-то жалели меня.

Смотрел я на эту раскрасневшуюся поэтессу и тоже жалел... И думалось невольно: вернусь, синеокая, тебе первой о шпионстве своем расскажу, тем­ными вечерами в самое ушко шептать буду.

Ну, а потом мои будущие похороны танцами и песнями сменились. Ох, и скакал же я на тех танцах! Хорошо мы пели:

Ой, седой конь бежит,

Под ним земля дрожит.

Ой спонаравилась,

Ой спонаравилась

Мне одна девушка...

Не так та девушка , как ее личенько...

Как это здорово: петь и чувствовать сладкое единение с хорошими людь­ми, его, может, только через песню и почувствуешь! Ведь что еще, скажите мне, помимо народных обычаев и народной песни нас связывает и может объединить?

Затем к брату-сердечнику подался. Секретов не раскрывая, рассказал, что к чему и с чего все началось.

А он тоже в горячей воде купаный — тут же со своим советом: