Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Похоже, первое получилось отнюдь не второсортным. Потому, наверное, и пробилось на сцену первым.

Не случайно, конечно, критики неизменно подчеркивали факт этого странного "первенства". Ни с какими другими историческими фигурами не было, пожалуй, столь трудно одолимых проблем, как с Толстым. Доведение данного замысла до премьеры, после многих неудавшихся попыток других авторов, и тогда рассматривалось, да и сейчас, думаю, так выглядит, как реальный прорыв в творческом освоении многосложного материала, и в не меньшей степени - как прорыв сквозь охранительно-запретные редуты, возведенные тогда властвующей идеологией.

Приступая к работе, я все это отлично видел, понимал и в высшей степени был готов действовать. Что с того, что предшественники терпели поражения? А я обязан победить! Слишком многое тогда во мне уже соединилось, чтобы не верить в удачу. Будто некая высшая сила вела... С самых первых шагов...

Инкогнито из книжного развала

Толстой вошел в мою жизнь, не представившись. Мы с ним уже активно общались, а я все еще не подозревал, с кем имею дело.

Мне было лет одиннадцать-двенадцать, то есть через год-другой после войны, когда маму на лето назначили директором пионерского лагеря. С весны в нашу комнатушку, выходящую в бесконечный коммунальный коридор, стали являться молодые люди того и другого пола - наниматься в пионервожатые и физкультурники. По-нынешнему говоря, мама прямо на дому проводила кастинг. Но дело не в этом. Дело в том, что однажды к нашему дому подвезли на грузовичке и горой вывалили прямо на пол книги - основательно бывшие в употреблении, но весьма разнообразные по тематике. Кто-то заранее побеспокоился, не без маминого, думаю участия, чтобы в будущем пионерлагере была библиотека.

"Ваше любимое занятие?.. Рыться в книгах" - это и про меня. Тогда тоже. Рылся. Пока в один счастливый момент не выудил из этой горы потрепанный кирпичик: тонкая рисовая бумага, еры и яти, обложек нет, первых страниц нет, последних нет. Автор - инкогнито.

Глаз упал на начало, которое не было началом, а дальше я оторваться от текста не смог. Я вошел в него, как в новый дом, где почему-то все оказалось знакомым - никогда не был, а все узнал. Поразительно! Казалось, неведомый автор давно подсматривал за мной, все обо мне узнал и теперь рассказал - откровенно и по-доброму, чуть ли не по-родственному.

Написано было: "... По тому инстинктивному чувству, которым один человек угадывает мысли другого и которое служит путеводною мыслью разговора, Катенька поняла, что мне больно её равнодушие..." Но сколько раз и со мной случалось, что и с неведомой Катенькой: в разговоре инстинктивно угадывать "мысли другого"! Как точно подмечено...

Или в другом месте: "...Глаза наши встретились, и я понял, что он понимает меня и то, что я понимаю, что он понимает меня..." Опять лучше не скажешь! "Я понимаю, что он понимает..."

И так на каждой странице. "В молодости все силы души направлены на будущее... Одни понятные и разделенные мечты о будущем счастии составляют уже истинное счастье этого возраста". Опять мое! Так и есть: каждый день твоих детства-отрочества, если они нормальны, будто сплавлен с солнцем и светом ожидания, чтобы твое предназначение состоялось. Но как выразить вслух это снедающее тебя предчувствие, можно ли передать его словами ? Пока ты мучим неодолимой немотой, этот автор-инкогнито все за тебя успел рассказать.

Но кто он был - неведомый автор? Чья такая волшебная книга оказалась у меня в руках?

Надо ли говорить, что ни в какую пионерскую библиотеку она не поехала - с обглоданными своими началом и концом она осталась у меня лично.

Позже я узнал её и в переплете: Л.Н.Толстой. "Детство", "Отрочество", "Юность".

Вот так Толстой вошел в мою жизнь, не представившись.

Иллюзия узнавания - непременная особенность классических текстов.

Они - классики, потому что пишут для всех. Это верно. Но они еще и потому вечные классики, что пишут для каждого. Это верно не менее.

Юный простак, я "купился" именно на последнее. Эксперимент был проведен чисто: автора скрыли. Магия имени не довлела над восприятием текста. Текст сам отстоял свое величие.

Толстовская "диалектика души", первым отмеченная нелюбезным Набокову Чернышевским, как шаровая молния в форточку, сияя, влетела в очередное неопознанное читательское сердце.

Школа неисправимых

Работа над "Ясной" была завершена к осени 1972 года. В том же году Евгений Евтушенко опубликовал стихотворение "Марьина Роща". Какую-либо связь между этими событиями искать не приходится, поскольку ее нет. Мало ли что может совпадать по времени! А все-таки остановлюсь и на этом совпадении, поскольку и от него протягивается ниточка, по которой сделался еще один мой шаг по пути к Толстому...

В том автобиографическом стихотворении есть строчки:

Норовы наши седлая,

нас приняла как родимых,

школа шестьсот седьмая -

школа неисправимых.

Прочитал, помню, и дрогнуло внутри: ведь школа N 607 в Марьиной Роще - как раз та самая, в которой и я учился в восьмом классе и частью в девятом, сразу после того, как наша семья оказалась в Москве.

А совсем недавно в книге мемуарной прозы "Шестидесантник" Евтушенко в главе "Ошибка Исаака Борисовича Пирятинского" подробно рассказал и о той нашей замечательной школе, и о её директоре. А в центре сюжета там - жуткая история.

"Однажды ночью, - вспоминает Евтушенко, - кто-то взломал учительскую комнату и украл все классные журналы. Позднее их обгоревшие остатки обнаружили на свалке. Подозрение пало на меня, потому что именно в этот день я получил кол по немецкому". Усугубляло ситуацию то, что "кто-то стукнул старика-сторожа по голове..."

Директор школы Пирятинский решил, что все эти гадости сотворил Евтушенко, хотя тот вину упорно не признавал. Он объясняет сейчас, что сжечь журналы еще и мог бы, но вот ударить сторожа по голове - никогда. Тем не менее так и не сумевшего отбиться от подозрений десятиклассника из школы отчислили. Потом оказалось, что это действительно был не он. От собственной несправедливости Пирятинский даже расплакался.

До нас, более младших, эта история дошла в отголосках, без её, конечно, чувствительного финала. Дошла и, как видите, запомнилась.

Но всё сие - лишь присказка. Мне 607-я школа памятна совсем по другой причине, для меня, как выяснилось потом, весьма значимой. А знаменитому современнику спасибо, что напомнил...

Кстати, попутно: по дороге в школу я тогда непременно приникал к стенду, на котором выклеивали "Советский спорт". (Да, в те времена газеты можно было читать бесплатно, каждый новый номер вывешивался на всеобщее обозрение, повсеместно).И, клянусь, тогда еще обратил внимание на регулярно появлявшиеся в газете стихи лесенкой, подписанные "Евг. Евтушенко". Я и предположить не мог, что в тот же самый момент, в каковой я читаю лесенки, их автор, немыслимый счастливчик в моих глазах, потому что его печатают в "Советском спорте", а меня, тайного сочинителя и фанатика-спортсмена - нет, что он в это же самое время подходит к той же самой школе, только с какой-то другой стороны. А всего лишь лет через пяток-другой я буду стихами Евтушенко, безошибочно оседавшими в памяти, торпедировать сердца знакомых девушек. Ну не может быть плохим человек, помнящий наизусть такие замечательные стихи! "Со мною вот что происходит, - ко мне мой старый друг не ходит" - ну и так далее...