Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Напомнить мне ничего не стоило - ни к чему не обязывало. Кому-то сказал о проявленной инициативе, наверное, Б.Павленку, уже не помню. Получил, в результате, Вицлебен медаль, не получил, так и не знаю. Скорее, конечно, получил. Тогда ее дали многим. Даже мне.

Называлась медаль "За укрепление боевого содружества". Имелось в виду, что у награжденного есть особые заслуги перед армиями Варшавского договора. Он, мол, увеличил их мощь. Но мы с Вицлебеном старались, видимо, недостаточно, поскольку довольно скоро Варшавский договор, как известно, рухнул, и боевое содружество бесследно исчезло с лица Европы.

А еще подумалось в связи с этой историей - просто так, по человечески подумалось: каким все-таки удивительным даром наделяет некоторых судьба, что при самых страшных исторических катаклизмах, оказавшись внутри любых, даже противостоящих друг другу жизненных и политических порядках им не просто удается выжить, а еще и обрести и там, и там равный статус, и там, и там получать награды! Впрочем, биография Вицлебена, согласитесь, исключительна. Когда же мы воочию увидели смену формаций у себя дома, то обнаружили, что феномен выживаемости и не феномен вовсе, он вполне банален сам по себе. Как с сохранением совести, так и при ее полной утрате...

...Так постепенно врастал в кино. Меня сразу стали включать в "закупочные комиссии". Что это такое? Объясняю. В Госкино формируется группа из трех-четырех человек: во главе кто-нибудь из заметных администраторов, с ним сотрудник из отдела внешних сношений, кто-то из прокатчиков и обязательно -кинокритик. Этот последний, когда группа вернется, напишет отчет и сформулирует характеристики просмотренным фильмам.

При сути своей "закупка" фильмов была "натуральным обменом". У каждой из братских стран социализма мы, советская сторона, брали для своего проката фильмов восемь-десять, а им, для их проката, давали шестьдесят-семьдесят своих. Диспропорция объяснялась реальной разницей в объемах производств и, понятно, активностью старшего идеологического брата.

И вот два раза в году в одну из братских стран съезжалась эти группы, смотрели по четыре фильма в день, общались, питались в одном ресторане, ездили на экскурсии - очень интересно. Неинтересных мест не бывает.

"Закупочным дебютом" для меня стала поездка в Болгарию, в Софию. В группе я оказался самым молодым и разговорчивым. Возглавлял нас человек из главка кинопроката. Опыт многих закупок сильно износил его лицо. Он время от времени закидывал голову и капал в каждый глаз из пипетки. Другой из нас был пехотным полковником в отставке. Его предок сложил голову в боях за Шипку. Последнее обстоятельство очень импонировало принимавшим нас болгарам, и всем застольям с ними придавало историческую глубину. Полковник был красив, физически масштабен и не отказывался. Кто был четвертым, не помню.

Не помню, конечно, и просмотренных тогда фильмов. В памяти зацепилось, как после очередного трудового дня в номере у руководителя пили разившую парфюмерией плиску. Она поначалу "шла" трудно, потом вполне освоились. В процессе участвовала и гостья - критикесса из Чехословакии - дама привлекательная, давно не юная, но очень бодрая. Таких еще называют темпераментными.

Поскольку после чехословацких событий времени прошло совсем не много, все было свежо, дама почему-то именно у меня стала требовать объяснения, почему Советский Союз ввел в Прагу танки. Я привел несколько аргументов в защиту социализма. Они ее не удовлетворили, и она наехала на меня вторично. Потом и в третий раз. Я почувствовал, что устал и неожиданно для самого себя послал ее открытым текстом на три буквы. Чтобы дала передохнуть, наверное.

Наш руководитель нервно заходил по номеру и на ходу произнес:

- Немного грубо, но справедливо.

Когда разошлись, симпатичная чешка осталась у руководителя в номере.

Утром он рассказал, что она, крепко сжимая его возбужденную плоть, восхищенно повторяла: "Оккупант! Оккупант!.."

Мир кино дарил все новые и новые впечатления...

Так, оказался на Лейпцигском кинофестивале. Это был знаменитый международный форум документалистов, всегда политически воспаленный, заостренный против всяческих империалистических происков. Днем здесь показывали документальные фильмы, присланные из множества стран, а по ночам шли диспуты. Еще был жив Сальвадор Альенде. Молодые чилийцы подходили к микрофону, вскидывали кулаки, что-то страстно говорили по-испански - и было странно, непривычно чувствовать разницу нас с ними: мы спокойные, замороженные условностями, зажатые, а по существу запуганные, совершенно не способные вот так же свободно подойти к микрофону и искренне поговорить с чужими людьми, и они - эти тощие черноголовые парни и девушки, с пылающими глазами, не думающие, как выглядят со стороны, вольные.

Но был в советской делегации один человек, производивший впечатление полностью свободного, - знаменитый документалист Роман Кармен. Невысок, изящен, спокойно независим. Заключительные банкеты Лейпцигского фестиваля из года в год совпадали с днями его рождений. Все это знали и наперегонки поздравляли мэтра. А он стоял среди пьяной толпы, держал за руки невероятно высокую девушку и, откинув свою красивую седую голову, не обращая ни на кого внимания, восторженно провозглашал: "Какая баба! Какая баба!.."

Когда позже он слег с сердцем, то, чтобы не терять время, стал писать воспоминания. А литератором он был отменным. Думаю, два его таланта - снимать и сочинять были равноценны. Сурков договорился с автором о публикации мемуаров в "Искусстве кино", в нескольких номерах. Договорился и в очередной раз залег в Кунцевскую больницу.

Вычитывать карменовский текст и делить его на порции по номерам выпало мне, что я своевременно и сделал. Но Маша К., как я уже говорил, не упускавшая возможности мне с Сурковым подбросить подлянку, вздрючила Кармена сообщением, что, мол, куски текста поделены совершенно неправильно. Скандал, мол, катастрофа!

Разъяренный Кармен возник в моем кабинетике. Но очень скоро мы с ним выяснили, что никакой проблемы не существует, что и так хорошо отрезать, и так не хуже, он успокоился, опустился в кресло у окна и стал рассказывать, о чем намерен писать дальше.

Например, о том, как в пылающем Берлине перед самой победой ворвался в уже оставленный немцами бункер и увидел там телефонный аппарат. А что если поговорить с Геббельсом? - спросил себя лихой репортер-кинооператор. Схватил трубку и услышал голос немецкого телефониста. Перекрикивая снарядный грохот, попросил к аппарату Геббельса. И трубку взял Геббельс! Кармен был одним из последних в этом мире, кто слышал его голос! В ту же секунду Кармен сообразил, что связь может прослушиваться нашими. Обвинят в сепаратных переговорах с руководством Рейха, и вышка обеспечена. Он послал собеседника на три буквы и бросил трубку.