Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Рассказал ему историю, связанную с ним и Рязановым, - он не знал. Она случилась на заключительном этапе моего заведования отделом литературы и искусства в газете "Труд". "Труд", напомню, был главным печатным органом советских профсоюзов.

Однажды от главного редактора поступило задание: ехать в центральный штаб руководящей нами организации - в ВЦСПС, и вместе с секретарем по идеологии смотреть новую комедию "Зигзаг удачи". Потом следовало дать свое заключение. По слухам, в фильме содержалась клевета на профсоюзных работников.

Главным идеологом тогда была дебелая особа, привезенная в Москву из Иваново ткачиха, по фамилии, кажется, Николаева. Начался просмотр. Примерно в середине она подняла в мерцании проектора свое большое тело и молча удалилась.

Когда просмотр закончился, ко мне бросились растерянные мужчины в строгих пиджаках, - видимо, они, желая отличиться, и подняли волну в защиту профсоюзной чести. Шеф ушла, свое мнение они сформулировать были не в состоянии, - вся надежда у них на меня. Если разнесу картину, они - на коне. Но я сообщил, что мне фильм не просто понравился, а очень понравился.

Начальственное неудовольствие лентой вызвал один образ - профорга в маленьком коллективе фотомастерской. Эту роль обаятельно и с изящным комизмом исполнила Валентина Талызина. То, что она смешная - бдительные профсоюзники догадались и это осудили, а то, что еще добрая, трогательная, симпатичная, не разглядели. А еще в этом талантливом фильме были заняты Евгений Леонов, Евгений Евстигнеев, Алексей Грибов, Ирина Скобцева, Нина Сазонова, юная Теличкина - не слабо, правда?

Обступившие меня ребята сильно приуныли, поняли, что на этот раз с бдительностью не угадали. Но попросили все-таки изложить аргументы на бумаге и прислать им и, по возможности, не затягивать.

Что я и сделал, вернувшись в редакцию. В результате вопрос тихо закрыли. Так никто и не узнал, что профсоюзы чуть было не затоптали "Зигзаг удачи".

Драматургический дар Эмиля Брагинского восхищал меня с тех еще пор, когда в театре имени Станиславского увидел его первую пьесу "Раскрытое окно" с двумя незабываемыми Евгениями на сцене - Леоновым и Урбанским. Следующие его сочинения, в том числе и те, конечно, что были сделаны вместе с Эльдаром Рязановым, только укрепляли его дрматургический авторитет в моих глазах. Предполагаю, что и он относился ко мне с симпатией...

"Прогрессивная кинематографическая общественность" посмеивалась над склонностью Суркова уснащать каждый номер журнала непременной долей идеологического кадения и политического звона. В каждом номере присутствовали рубрики типа "Готовясь к съезду КПСС", "В партийном строю", "Духовный мир современника и экран", "Проблемы века - проблемы художника", "Традиции, уходящие в завтра", "Не архив - арсенал" и т.п. Тем не менее, авторитет издания в серьезной творческой среде был вполне осязаем, лучшие перья, светлые головы не отказывались с ним сотрудничать.

Здесь я узнал Сергея Юткевича, Ростислава Юренева, Яна Березницкого, Илью Вайсфельда, других несомненных мэтров критического и теоретического цеха тех времен. Читая их тексты как редактор, у них учился.

Было понятно, что Евгений Сурков, подбирая авторов, решая кому какую статью заказать, словно нажимал клавиши на некоей просторной клавиатуре. Писать о фильмах, так сказать, прямого пропагандистского звучания, зачастую даже не отмеченных талантом, но требующих отклика по конъюнктурным соображениям, он приглашал журналистов, публицистов, критиков из периодических изданий. Когда же появлялось что-нибудь "вкусненькое", настоящее, имеющее отношение к искусству , приглашались откликнуться люди с творческой репутацией, те, кто "с именем". И они откликались. Так среди авторов оказывались Анатолий Эфрос, Юрий Трифонов, Юрий Нагибин, Татьяна Тэсс, Даниил Данин, Майя Туровская, Александр Свободин, Марк Зак, Лев Рошаль, Константин Рудницкий, Станислав Рассадин, Игорь Золотусский, Борис Львов-Анохин, Мирон Черненко, Лев Гинзбург, Валерий Кичин. Возможно, кого-то и упустил из этого славного ряда. Одно бесспорно: с журналом сотрудничали, осмысляя текущий кинопроцесс, персоны из первого интеллектуального ряда времени.

Сам же небольшой штат журнала составляли в основном люди молодые. Молодые и яркие, образованные, хорошо пишущие. Например, Юрий Богомолов делал первые шаги на литературно-критическом поприще именно в редакции на Усиевича, 9.

Или позвонил однажды драматург Исидор Шток (он знал мои пьесы, они ему нравились), попросил посодействовать в приеме на работу своего зятя, Сашу Дорошевича. Зять пришел познакомиться. Оказался знатоком языков и американского кино. Мое содействие выразилось в том, что я подробно проинструктировал его, как следует построить разговор с главным редактором, что следует говорить для успеха дела, а о чем лучше не надо. Все получилось как нельзя лучше. Дорошевича в штат взяли, и это оказалось тогда одним из лучших кадровых приобретений.

Вспоминаю Диму Шацилло - скромного, застенчивого, изможденного. Он писал много и профессионально крепко. Его большая, полемически острая статья "Классика на марше" произвела немало шума в определенных кругах, либерально настроенная общественность ее не приняла. Надо сказать, что Сурков основательно приложил к ней руку: правил, дописывал. Но шишки посыпались на бедного Диму. Тем не менее, молодого критика заметили, стали ждать новых выступлений.

Но его подвело здоровье, он чем-то тихо болел, хотя вида не показывал. Перешел в издательство "Искусство", устроился там на самую младшую редакторскую должность.

Периодически на него "накатывало": он вдруг принимал себя за большого начальника. Тогда он начинал обзванивать знакомых и любезных ему авторов, предлагая срочно принести заявку и заключить договор на новую книгу. В те времена, когда авторы десятилетиями ждали такой для себя возможности, Димины звонки свидетельствовали как о щедрой доброте его натуры, так и о явно нездоровых сдвигах в его сознании. Звонил и мне. Я благодарил и не ехал. Все было понятно. Потом он надолго обо всем забывал, пока снова не "накатывало".

Он рано ушел из жизни, оставив по себе добрую память.

Взъерошенным сатиром с клочковатой бородой, картавя, похохатывая, всегда в легком алкогольном возбуждении пронзал редакционный коридор Андрей Зоркий. По ходу он впадал в открытые двери комнат, ни в одной из которых у него не было постоянного места, громко там о чем-то картавил и устремлялся дальше- в апартамент Суркова.

Андрей назывался специальным корреспондентом при главном редакторе. Он взрос в кинематографической среде и в ней же расцвел. Он знал всех и все знали его. Он был не обычный критик, способный на дельную рецензию, а был, я бы сказал, журнальным кинематографическим писателем. Он не только анализировал тот или другой фильм, сообщал о событии или о творческой персоне, а создавал образ фильма, события, персоны. Что-то моцартианское в нем все-таки было...