Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Вот эта фигура именно в контексте нашего рассказа требует непременного укрупнения.

На первом курсе и я попал в его обработку. Он вел обязательный спецкурс по древней русской литературе, а также еще и спецсеминар "Введение в литературоведение". О том, как я, один из трех во всей группе, изловчился в первом случае получить у него "пятерку" в зимнюю сессию - особая песнь. Случайно узнав от любимой девушки, группа которой сдавала экзамен Либану на два дня раньше нас, что любимый конек доцента при проверке студентов на вшивость - комментарий В.Ф.Ржиги к "Слову о полку Игореве", а это означало абсолютное знание того, кто там, в этой древней истории, чьим родственником являлся, я за сорок восемь часов до экзекуции в течение ночи вызубрил все княжеские колена наизусть. Поэтому на вопрос экзаменатора, никому практически не ставившего пятерки, чьи комментарии к "Слову" я считаю наиболее интересными, я, понятно, сообщил, что комментарий Ржиги. И тут же шарахнул вслух весь комментарий без запинки.

Поставив в зачетке "отл", Николай Иванович Либан встал во весь свой небольшой рост и пожал мне руку. Потом он спросил, нет ли у меня планов продолжить занятия древней русской литературой, так сказать, на фундаментальной основе. Я сказал, что как раз в последнее время об этом много размышляю.

Сдавать ему было поистине страшно, он никому не давал спуска и требовал безусловного знания первоисточников - всяких многих житий, апокрифов, "слов, со слезами смешанных" и прочих верных Февроний. Даже если ты от корки до корки прочитаешь учебник Гудзия, ему было мало, хотя все сюжеты там подробно и элегантно изложены, требовалось еще одолеть толстенную хрестоматию из древних текстов, составленную тем же Гудзием. Без чтения хрестоматии можете не приходить, предупреждал он. Признаться, ту хрестоматию я все-таки не осилил. Сделал ставку на славный комментарий Ржиги, и, видите, обошлось...

Второго такого эрудита, как Либан, на факультете не было и, наверное, уже не будет. Он прожил 98 лет и незадолго до кончины признался корреспонденту, бравшему у него интервью, что прочитал студентам "все курсы", которые только читаются на филфаке. При всем при том, он так и не защитил, кажется, даже кандидатскую. Сначала, видимо, было недосуг, а потом и неудобно стало: сам Либан что-то там защищает?!

В свою очередь семинар "Введение в литературоведение" продолжался оба семестра первого курса. Либан одобрил предложенную мною для себя тему: "Анализ содержания и формы "Севастопольских рассказов" Л.Н.Толстого".

В мире есть странности, к которым привыкнуть невозможно. Например, уму не постижимо, а всю жизнь радуешься, что мир поделен на мужчин и женщин. Смотришь на обтянутые тесными джинсиками округлости постоянно возникающих для твоих досужих рассматриваний на улице девичьих фигурок и радуешься. Хотя пора бы привыкнуть. Они и потом будут вот так же ходить, когда и тебя, бесстыжего, давно не будет... Все тут, кажется, ясно, а привыкнуть не можешь... А почему высокое дерево стоит и не падает?.. А птица почему взлетает?..

К вопросам, не имеющим ответа, но, тем не менее, всегда поражающим даже и маломальское воображение, относится такой, мне кажется: почему, беря в руки роман или придя в театр на новую пьесу, ты, точно зная, что ничего рассказанного в книге или показанного на сцене на самом деле, в реальности никогда не было, ты очень скоро всему начинаешь безусловно верить? Мало - верить, еще и переживаешь за них, несуществующих, и заплакать можешь, и рассмеяться.

Литературоведение, конечно, не дремлет, давно уже многое объяснило, но суть этого волшебства остается несхваченной. Тайна сия по-прежнему велика есть.

Дар властвования одного, пишущего, будто свыше назначенного, над воображением другого, читающего или смотрящего, - именно тайна. Но даже не зная, почему живое дерево не падает, войдя в лес, мы не можем не поразиться его щедрому величию. Так и читающему не важно, "как это сделано", ему для наслаждения достаточно и того, что оно сделано. И читающему остается одно - добровольно погружаться во вторую реальность.

Выбирая тему для первой же курсовой работы, я имел ввиду попытаться раскусить именно то, как сделано: должны же тут быть у классика свои приемы, способы, приспособления. Словом, хотелось проникнуть в неразрешимую тайну. В конце-то концов, затем и пришел на филфак! Вот и начал с препарирования раннего Толстого, чтобы понять, чем он тогда, на заре своей, "всех взял"? Очень хотелось провести анализ содержания и формы...

Молодость редко сомневается в успехе даже безнадежного дела. Не мог же я сказать этого Либану, да и никому не решился бы признаться, что через некоторое время, подучившись и покопавшись в чужой писательской лаборатории, собираюсь научиться писать не хуже Толстого. Ну не совсем, конечно, великой медведицей пера собирался я стать, но все-таки вроде того ...

Вот и "подсматривал", как мог... Например, открывал "Севастопольские рассказы" и выписывал из диалогов все глаголы действия и состояния: обозначена, скажем, реплика, а следом идет уточнение - "сказал он", или в той же конструкции - "ужаснулась она", или - "сказал он и...", а после этого, предположим, "замер" или "побежал". Насколько разнообразны в этих случаях глаголы Толстого?

Тут меня постигло некоторое разочарование. Оказывается, особым разнообразием они не отличаются: "спрашиваете вы...", "говорит...", "замечает...", "скажет вам...", "часовой прокричал...", "думал он...", "продолжал Михайлов...", "отвечал штабс-капитан...". Такие конструкции, как "перебил его...", "пробормотал прохожий...", "провозгласила хозяйка", "прибавил он..." или "проворчал Никита..." смотрятся как редкость. В основном самые обычные "крикнул", "спросил", "отвечал", "говорил", "подумал" и - бесчисленные "сказал". Иными словами, ничего непостижимого в составленном таким образом лексическом реестре не обнаруживалось. Бери те же самые простые слова и пользуйся! Да любой в состоянии это сделать. Но одно так и остается невыясненным: почему нас много, а Толстой один?

Интересно, что когда много позже я занялся сочинением пьес, мне такие глаголы вообще перестали быть нужны - в пьесах, как известно, автор обходится только репликами персонажей.

Однако пройти через этот искус было полезно. Может, не повозись я еще в студенческие годы с толстовскими текстами, не проникнись самим их духом и складом, не появились бы те диалоги в "Ясной Поляне" и в "Наташе Ростовой", в которых бы и толстоведы не отличали, что написано или сказано Толстым, а что предложено мною как драматургом.

Либан работу засчитал, заметив при этом, как мне показалось, не без симпатии: "А вы, оказывается, восторженный человек!"

На втором и третьем курсах я посещал семинар Михаила Никитовича Зозули, того самого, что допрашивал меня при поступлении, где выполнил две курсовые работы: "Особенности создания образов в раннем периоде творчества Л.Н.Толстого" и "Особенности портрета в романе "Анна Каренина".