Hairuzov - Tochka vozvrata

В наступающей темноте, за прудом в новорусском квартале, начали зажигаться окна, и деревенские дома, заборы, бани старого поселения, помнившие на своем веку Самозванца, Мюрата и Рокоссовского, начали тихо и незаметно погружаться во тьму. И почти одновременно, заглушая крики козодоя, заполняя собой все пространство, сотрясая воздух, во все стороны от кирпичных особняков, усиленная динамиками, ухая и стуча, понеслась современная музыка.

Скрипнула входная дверь, на веранду вышла Саяна, неслышно облокотилась на перила.

«Для чего я здесь? Что мне осталось и что еще надо в жизни? И куда же меня вынесет этот поток?» – глядя на нее, подумал я, пытаясь связать свою прошлую жизнь с той, которая не только надвигалась, но уже и стояла рядом.

– Только что я разговаривала с мамой, – сообщила Саяна. – Сегодня какие-то бандиты опять звонили ей. Спрашивали про карту. Угрожали, намекали про внуков. После разговора маме стало плохо. Соседка вызвала «скорую». Мне надо ехать в Москву. Последняя электричка через сорок минут.

– Если быстро соберешься, то успеем, – машинально глянув на часы, сказал я. – Конечно, надо ехать. Мало ли что!

Через пять минут мы уже бежали по ночной дороге, от которой по просеке можно было попасть на станцию. Неожиданно сзади вслед ударил свет фар, к нам на скорости подъехала машина.

За рулем я разглядел молодого Торбеева.

– Может, вас подвезти? – приоткрыв дверцу, предложил он.

– Как-нибудь сами доберемся, – быстро ответила Саяна.

– Давайте вместе прокатимся и поговорим.

– Научись сначала вести себя по-человечески!

– Ты меня, Яна, прости, дурака такого, – выдавил из себя Торбеев, увидев, что мы свернули на ведущую прямо к станции темную лесную просеку.

– Бог, Бог тебя простит, – ответила Саяна.

Это уже был другой лес, он темно и молча следил за нашим бегом по бетонным плитам, и я боялся одного – чтобы случайно Саяна не подвернула ногу. Когда мы забежали на перрон, то почти одновременно с нами, пробивая темноту и стуча колесами, подошла московская электричка.

Приехав на Белорусский вокзал, мы взяли такси и помчались к Саяне домой. Чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей, я начал рассказывать о своем первом визите в Москву.

– Было мне тогда двадцать лет, но я уже начал летать и поехал в свой первый отпуск покорять столицу.

Из Домодедова доехал на такси до центрального аэровокзала и пошел устраиваться в гостиницу. Мест там не оказалось. Было уже поздно, чертовски хотелось спать. Послонявшись по переполненному аэровокзалу, я выпил пару рюмок коньяку, разомлев от спиртного, решил, что вполне могу переночевать в кустах. Дело было в сентябре. За аэровокзалом нашел скверик, расстелил на траве газету, положил под голову чемоданчик и, как это делал в тайге, укрылся курткой и заснул. Откуда ни возьмись – милиционеры! Они проверили документы, билет, выслушали мое объяснение и отпустили с миром. Тогда времена были другими, человеческими. Ответно я угостил их омулем, который прихватил с собой из дома, зная, что с продуктами в Москве туговато, поскольку со всех сторон туда ездили на электричках за колбасой. Прощаясь, я спросил, где находится Кремль, решив пройтись пешком по ночной Москве. У Белорусского вокзала в каком-то ночном баре купил виски, попробовал. Дрянь, самогонкой отдает! Вскоре показались рубиновые звезды. «Двигаюсь точно по курсу», – весело подумал я и прибавил ходу. На Красную площадь вошел уже строевым шагом, держа, как учили отцы-командиры, нос по горизонту. Проходя мимо мавзолея, отдал часовым честь, тут же познакомившись с такими же, как и я, загулявшими парнями, у памятника Минину и Пожарскому предложил им отметить освобождение Москвы от поляков. И тут опять милиция. Меня, как организатора, отвезли в ближайшее отделение. Завели к дежурному. Тоскливо мне стало, как пить дать сообщат на работу. А там могут и попереть с летной работы. В общем, до меня дошло, что мои дела плохи… Заходит в комнату капитан. Гляжу, передо мною бурят, я их за версту узнаю. Важный и строгий, как Будда. Ему мой паспорт подали. Он долго его разглядывал, читал, потом вдруг спрашивает: не тот ли я Храмцов, который на Сухарбане обскакал Болсана Торбеева? Я чуть не подпрыгнул: вон даже в Москве знают про мою давнюю победу на скачках. Тут же выяснилось, что капитан был родом из Бурятии и был на том Сухарбане. На какой-то миг мне показалось, что Москва заселена исключительно одними бурятами, и я, как самому близкому другу, поведал ему о своих московских злоключениях. И попал ему в самое сердце. Вообще хорошо встречать понимающих тебя земляков вдали от дома. Тот капитан отзывчивым парнем оказался, дозвонился до какой-то гостиницы и утром после смены отвез меня туда на милицейской машине. Я пригласил его к себе в номер, достал сибирские гостинцы. И мы под омулек и байкальскую водочку начали вспоминать знакомых. Через некоторое время уже горланили песни про славное море Священный Байкал. У капитана голос оказался, как у Шаляпина. Певун, каких поискать надо. На прощание он сказал, что в сорок первом его дед погиб под Москвой, и мы, не сговариваясь, грянули:

Мы запомним суровую осень,

Скрежет танков и отблеск штыков…

Но к этой известной песне о Москве капитан добавил слова, которые я никогда не слышал.

В битвах мы за великий город

Никогда не жалели живот,

Он и древен, и вечно молод,

Там наш Сталин любимый живет…

Мой рассказ понравился не только Саяне, но и таксисту. Они от души посмеялись надо мной. Я знал, что лучший смех – это смех над собой. Проверял неоднократно.

Вскоре мы были возле дома, где жила Саяна. Врачи «скорой помощи» сделали свое дело, Неониле Тихоновне стало лучше. Она уже успела позвонить в Прудово и, узнав, что Саяна уехала на последней электричке, испугалась за дочь. Фаина Тихоновна успокоила ее, сообщив, что мы поехали вдвоем и что за мальчишками она присмотрит.

Выслушав мать, Саяна сказала, что утром нужно обязательно съездить в больницу и что она отложит свою поездку в Сибирь.

– Живы будем, не помрем, – ответила Неонила Тихоновна. – Что мне сделается. А ты поезжай. Ты же обещала ребятам, они ждут. А я еще здесь повоюю.

– Байкалу миллионы лет, он подождет, – ответила Саяна. – Твое здоровье мне дороже. Ты у нас прямо как Цезарь, пришла, увидела, и всех победила.

– Спасибо вам за жимолость, – неожиданно поблагодарила меня Неонила Тихоновна. – Я съела ложечку, и мне стало легче. А насчет Цицерона…

– Да не Цицерона, а Цезаря, – поправила Саяна.

– Я и говорю про этого Чингисхана, – улыбнулась Неонила Тихоновна. – В жизни надо все доводить до конца. В этом была его сила. А безысходных ситуаций, голубушка, не бывает. Есть безвыходные, сидящие на кухне люди. Вот их и надо вытаскивать на улицу. А ты поезжай, там тебе понравится.