Василий Лягоскин - Анекдоты для богов Олимпа. Оглядитесь – боги среди нас!

– Ой, как они у тебя вымахали! Здоровенные стали! Я же помню их еще во-о-от такими! Как время летит…

– Причем тут время? Это силикон…

– Никакого силикона! – решительно заявила Афродита, прижав старика грудью к стене.

А потом она вдруг залилась – к собственному изумлению – румянцем. И это богиня, за века привыкшая к восхвалению собственной красоты так, что уже не представляла без них своего бытия.

Аид смешно зашевелил носом, резко повернулся к столу, что занимал центр большой комнаты, и увлек к нему обретенных родичей. Да – Афродита, дочь громовержца, обоим богам приходилась племянницей. Что совсем не смущало ни ее, ни Ноя-Посейдона, заговорщицки переглянувшихся, прежде чем шагнуть к столу.

– Я так понимаю, – прогудел Аид, уже примерившийся к аппетитному бараньему боку, – если здесь не появится Гефест, вы так и продолжите наставлять рога старейшине. А он не придет (добродушно ухмыльнулся он) – зря ты так истошно кричал про анекдот, братец; никто на твой призыв не отозвался.

– Ну, значит, в другой жизни объявится, – легкомысленно махнула рукой Афродита, – не в первый раз уже. Может, мы уже начнем праздновать встречу?

– А у меня есть чем, – хитро улыбнулся Святитель, – огненная вода собственного производства; по рецепту Лешки Сизоворонкина.

– Это из Книги, что ли? – Ной принял из его руки тяжелый мех, по которому пробежали волны от бултыхнувшейся внутри жидкости.

– Алексей сам рассказал, – гордо поведал Аид, – и как перегонять, и как тройную систему очистки наладить. А уж на чем настаивать – я уже здесь экспериментировал. Эта на можжевеловых ягодах…

– Крепка, зараза, – первым опрокинул в рот содержимое бокала Посейдон, – но огневка драла горло покрепче.

– Милый, еду надо запивать.

– А я запиваю!

– Ты ее, паразит, так запиваешь, что тебе снова закусывать приходится!

О том, что юный Ной сейчас в первый раз в жизни пробует что-то крепче скисшего молока, никто как-то не подумал. Очень скоро изобретенный Аидом джин ударил в голову пастушка, потом в руки, ноги, и все остальные члены. Так что Ракили, которая тосты произносила едва ли не чаще мужчин, пришлось помогать старику тащить бесчувственную тушку Владыки морей к кровати, с которой она связывала так много надежд на сегодняшнюю ночь. Впрочем, в доме было много кроватей, и она, забрасывая на постель ноги Ноя, поправила на нем набедренную повязку, глубоко вздохнула, и игриво подмигнула Аиду. Тот вздохнул еще глубже.

Когда есть «Чем», есть «Кого», но нет «Где» – это называется комедия.

Когда есть «Чем», есть «Где», но нет «Кого» – это называется драма.

Когда есть «Кого», есть «Где», но нет «Чем», – это называется трагедия.

– Придется тебе сегодня читать трагедию, – еще раз вздохнул Святитель, – в тварной жизни минусов гораздо больше, чем плюсов. И один из самых печальных вот этот.

Он похлопал себя по месту, которое так тщательно поправляла Афродита у Ноя, храпящего во всю мощь молодых легких.

– Ну, что ж, – Ракиль даже засмеялась, явно показывая изумленному отшельнику, что хорошего в их нынешнем существовании тоже немало, – тогда доставай еще один мех…

Утро следующего дня показало, что больше истины было в словах Святителя. Все трое были зелеными, стонали в унисон и решительно воспротивились пустить в дом кого-нибудь, а тем более выйти наружу самим – под пристальные взгляды односельчан.

– Хотя, – протянул Аид, разглядывая опухшие физиономии собутыльников, – как раз такими и надо выходить – показать, как трудна и опасна битва с вселенским злом.

Он выглянул в окошко на улицу, где толпа не расходилась, несмотря на начавшийся мелкий дождик. И тут же предложил радикальное средство лечение:

Погода не просыхает…

Ну, и мы не будем!

Вечером на крыльцо, к собравшейся уже в полном составе деревне вышел мудрый и строгий, каким его привыкли видеть, Святитель. Он обвел застывших людей взглядом, полным скорби и готовности нести на своих плечах беды и терзания целого народа, и возвестил, протянув руки к первой звезде, появившейся на небосклоне:

– Увы, нет силы, способной уничтожить зло, что пустило корни в нашей земле, и наших душах. Ни вода, ни огонь не способны помочь нам! Зарытое глубоко в землю оно, – отшельник махнул рукой на отпрянувших обратно в дверь Ноя с Ракилью, что прятались за его широкой спиной, – прорастет еще более пышно. Порезанное на куски и утопленное в кормящем нас море (Афродита в доме чуть испуганно и возмущенно пискнула) зло вернется к нам рыбами и другими дарами…

Толпа потрясенно молчала. Стоящий впереди всех старейшина как-то сдулся; выглядел теперь стройнее и выше ростом. Но вонять от этого меньше не стал. Аид махнул теперь на него, словно отгоняя зловоние. Его голос, казалось, заполнил теперь не только деревню и души ее жителей; он загремел над окрестностями; быть может, достиг и звезды, которая поспешила спрятаться за облачком.

– Но путь к спасению есть! – пролился на головы слушателей бальзам, – мы построим корабль… большую лодку! И посадим в нее всех, кого коснулась тень зла. Их (он опять махнул, не оборачиваясь, на Ноя, высунувшегося наружу, как только прозвучало волшебное слово «корабль») и каждую тварь, на которую они покажут пальцем…

Корабль, неуклюжий, смешной, но очень вместительный, строили полгода. Для племени в целом это было ничто – миг в истории. А для Ноя, который носился по первой в мире верфи, и по окрестным деревням, где реквизировал все, что только мог, и прежде всего строительный материал, они растянулись на полтысячи лет. Он так и сказал, прощаясь с собравшимися соплеменниками, а главным образом с братом, который наотрез отказался покидать остров:

– Я чувствую себя так, словно прожил пятьсот лет, – и уже тише, только для Аида, – но с каждым взмахом весел буду сбрасывать не меньше, чем целое десятилетие. А уж когда мы поднимем на моем «Ковчеге» парус…

Первое на Земле парусное судно покинуло остров, унося в неведомое Посейдона с Афродитой, бережно поддерживающей внушительный живот; юных сверстников Ноя – Хама, Сима и Иафета; еще с десяток молодых отчаянных односельчан. Ну, еще и тех самых тварей – домашних животных – про которых говорил Святитель. Их, конечно же, благодаря предприимчивой Ракиль, было не пара, а гораздо больше, но об этом люди быстро забыли. Зато островитяне надолго запомнили, что в тот день, когда «вселенское зло» покинуло их дом, солнце скрылось за тучами, и пошел дождь, который все не кончался и не кончался. Он шел и в тот день, когда умер Святитель. Аид так и не вернулся в свою пещеру. Он поселился в доме, где полгода прожил с братом и племянницей, и где назначил в деревне нового старейшину – помоложе, и не такого вонючего. Даже научил его гнать самогон. А в качестве последнего дара, уже готовясь испустить последний вздох, наделил его удивительной фразой, которую новый деревенский вождь сделал девизом жизни; и своей, и многих соплеменников: