Василий Лягоскин - Анекдоты для богов Олимпа. Оглядитесь – боги среди нас!

Клеопатра охнула, и опрокинулась на спину, увлекая за собой мужчину, быть может, впервые в жизни страстно возжелавшего женское тело.

– Ну, все, – успела победно подумать египтянка, проваливаясь в темную пропасть страсти, – он мой!..

Клеопатра плыла по жизни, как по бурному морю; искренне наслаждаясь свежим ветром перемен, которые устраивала себе сама; успешно уворачивалась от грозных скал и песчаных отмелей, прятавшимися под такими внешне безобидными волнами. Под скалами и отмелями она имела в виду многочисленные интрижки, которые заводила, как только провожала Марка Антония в очередную служебную отлучку. Римлянин знал об этом; безумно ревновал и не раз пытался бросить – или Клеопатру, или Рим. Увы – без египетской царицы, и без волшебного каменного сосуда он уже не мог существовать, а без Рима… Без власти, которой Вечный город наделил этого стареющего (на целую дюжину лет старше, чем египтянка!) мужчину, он Клеопатре не был нужен. Даже с учетом того, что она родила ему трех детей. На это рассуждение ума у Марка Антония хватило. А пока он был ее единственным постоянным возлюбленным; мужчиной, который выходил из ее спальни, в уверенности, что его голова останется на плечах…

– Милый, ты меня любишь?

– Конечно!

– А умрешь за меня?

– Здрасьте! А любить тебя тогда кто будет?…

…Очередной «гранитный утес», точнее два – массивных, чернокожих и готовых на все, чтобы ублажить повелительницу – готовы были одновременно вскочить на огромное ложе, где стояла с кубком в руках обнаженная Клеопатра. В последнее время это был ее привычный «наряд». Царица могла совершенно естественно, ничуть не стесняясь ни челяди, ни сановников, толпившихся в коридорах царского дворца – конечно в те дни, когда Марк Антоний отсутствовал по своим государственным делам – пройтись по коридорам, не обременяя себя одеждой. Так – считала совершенно распутная царица – она нагляднее видела, как реагируют на нее похотливые самцы; кто из них готов положить собственную жизнь, словно на алтарь, к ее ложу.

Этих двух могучих чернокожих жеребцов из недр африканского континента ей подарили. Такие «подарки» она получала часто; как ей самой представлялось – дарители тщетно пытались поссорить ее с римским покровителем.

– Ну что ж, – облизала она сухие губы, – сейчас посмотрим, что это за подарок!

Позади нее испуганно вскрикнул паренек, который до сих пор усердно тряс опахалом, не отрывая взгляда от обнаженного тела египетской красавицы. Его напарник предавался этому же увлекательному занятию. Клеопатра такие взгляды, даже очень юных «мужей», чувствовала кожей. Она мгновенно повернулась к предполагаемой опасности; увидела, что свободная рука мальчика тянется мимо ее роскошного тела, в сторону глухой стены, украшенной ковром, сотканным специально по размеру этой стеночки. Прямо посреди ковра уже чернело какое-то отверстие, в края которого вцепились чьи-то пальцы. Вот они повели в стороны, и следом перед пораженной царицей и не менее изумленными мальчиками, неграми, и загремевшей оружием парой стражников разверзся проем, в который очень легко, даже небрежно, запрыгнул громадный, сложенный, словно из одних мускулов мужчина, при виде которого сердце Клеопатры сладко заныло.

Она подалась вперед, к Гераклу, к Лешке Сизоворонкину, который мимолетным, но от того не менее всесокрушающим движением длани, бросил обоих чернокожих великанов в угол опочивальни. Геру он, конечно же, не узнал; однако выражение восторженного лица полубога подсказало ей – имя Клеопатра говорит Алексею о многом. Настолько о многом, что он не стал спрашивать ни о чем, сразу шагнул вперед, с собственным «граненым стаканом», чтобы чокнуться, как это принято у них, у русских (только теперь вспомнила, кто это такие!). Каменного стука двух Граалей египтянка не услышала. Чудесным образом сосуд стал единым – в двух ладонях. И, конечно же, женская ладошка, да даже рука богини не могла ничего противопоставить могучей длани полубога. Миг – и у прелестных губок Клеопатры оказался край стакана. Сизоворонкин еще и придавил немного женский затылок – второй ладонью. В горло хлынул божественный напиток, в котором богиня почувствовала новый оттенок вкуса; казалось, что энергия в нее хлынула теперь уже настоящим водопадом. Таким, что египтянка едва дождалась, когда Алексей тоже отхлебнет щедрую порцию из стакана, а потом… еще несколько долгих мгновений помучает ее, держа женское тело на весу – словно оценивая ее изнемогающее от страсти тело на вес, на облик, и на…

Руки полубога резко согнулись в локтях, и богиня ликующе завопила, проваливаясь в темноту исступленного желания…

Муж – жене:

– Ты почему меня во время секса называла чужим именем?

– Так темно же…

В жизни все было не так, как в анекдоте. Впору самой Клеопатре было обижаться и возмущаться. Ведь именно Сизоворонкин обозвал ее не собственным именем, а лошадью; причем во множественном числе:

– Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…

Но и обиду, и возмущение засыпающая от сладкого изнеможения царица оставила на потом – как и новое знакомство с Лешенькой-Гераклом, и долгие разговоры о прошлом, и о… будущем. Клеопатра заснула. Совсем ненадолго, как поняла она позже.

Египтянку разбудил; даже заставил подпрыгнуть на месте, и тут же вытянуться в полный рост на ложе дикий крик, который, казалось, не могло исторгнуть человеческое горло. Но, тем не менее, исторгло…

В руках полубога извивался, тщетно пытаясь вырваться, один из стражников – сейчас безоружный, и чем-то ужасно напуганный. Даже с расстояния в пару десятков шагов Клеопатра четко видела, как лезут из орбит его вытаращенные глаза, а изо рта, который никак не закрывался, вместе со звериным воем плещется на ковер и на руки Геракла пена. Последнее обстоятельство, очевидно, отметил и Сизоворонкин в теле полубога. Он брезгливо скривил губы и легонько прихлопнул крикуна по макушке. Это по его, полубога, мнению, «легонько». Страж же замолчал сразу; скорее всего он потерял сознание, если не саму жизнь.

Клеопатру его судьба совершенно не интересовала. Геракла-Сизоворонкина тоже. Он просто выпустил бездыханное тело из рук, и напрягся, явно собираясь «нырнуть» в тот самый проем в стене, откуда появился, явив собой такой нежданный, и такой приятный подарок для египетской царицы. Фигура полубога опять наполнила душу Клеопатры теплом и нежностью. А он еще, паразит, и повернулся к ней, сохраняя напряжение в каждом мускуле, что – учитывая то обстоятельство, что из одежды на нем был лишь комок набедренной повязки в одной руке и Грааль в другой, едва не заставило египтянку броситься к нему; быть может, нырнуть следом в неведомый мир. Сизоворонкин шевельнул губами; он словно хотел что-то сказать Клеопатре на прощание – может, одарить очередным анекдотом?