Наталия Чайкина Варгас - Чунтэ – демон джунглей

Я вернулась к костру и инстинктивно добавила побольше хвороста. В этом не было надобности, но огонь отгонял страх. Посёлок индейцев находился в нескольких часах ходьбы от лагеря и кому была нужда подниматься оттуда в глухую ночь? Звук шагов то затихал, то вновь был отчётливо слышен.

Мы вслушались. Это не слуховая галлюцинация. Кто-то шёл к нашему лагерю.

– Босиком идёт, по тропинке снизу, – произнёс Хосе почему-то шёпотом. – Слышите? Тропа сильно вьётся, то за скалу справа заходит, то снова на ровное место выводит.

Тропа похоже выпрямилась и шаги стали слышны более привычным образом: постепенно приближаясь, отчётливо нарастая. Вернее, не шаги, а лёгкий скрип мелких камней под крепкими ногами. Наконец, мы снова услышали оклик. Женский голос. Через секунду перед нами выросла фигура девушки в яркой одежде. Она шла медленно, но уверенно. Широко улыбнулась. Белые, крепкие зубы, огоньки в глазах, аккуратно прибранные в две толстые косички черные как смоль волосы. Да, я хорошо помнила её, именно по аккуратности, которая, в целом, была несвойственна остальному населению этих мест.

– Пастух, что ушёл с вашей группой – мой муж, – пояснила она на ломаном испанском языке, – я подожду его здесь.

Никто не возражал. Она была хозяйкой этих мест и первое, что каждый путешественник очень быстро должен усвоить, это согласие с горцами. Она прошла чуть дальше и, сев на землю, поджала под себя ноги. Так она застыла, обратив взгляд в сторону, где ещё днём скрылась наша группа. Настала тишина, которую никто не смел нарушать. Мысли мои невольно обратились к жизни и быту этих людей и первое, что возникало неприятным вопросом – это как же потомки столь цивилизованного народа, судя по легендам и рассказам конкистадоров, могли столь быстро потерять прежнее величие и память о том, кем они были и что знали? С другой стороны, меня всегда удивляли в них такие черты как обыденность в использовании золота, никогда не выцветающие краски их одежд, долголетнее здоровье, невозмутимое спокойствие и благодушие. В какой-то мере, все это можно было отнести к отсутствию той самой цивилизованности, которая сделала людей сильнее перед человеком, но слабее перед природой.

Рациональность индейцев отлична от того, что мы называем правильным подходом к делу. Так, в снимаемой мною квартире, в очаровательном районе Мирафлорес города Лима, работала служанка. Звали её Яша. Серьёзно! Это не просто женское имя, но и настоящее индейское. Значит оно – «медлительная, толстушка». Она убирала, готовила и, (вот ведь «говорящая фамилия»! ) делала всё очень вдумчиво и долго.

Практически все квартиры и дома в Перу имеют отдельные комнату, туалет и душ за кухней. Для прислуги. Настолько эта работа обиходна и естественна. По неопытности, я думала, что служанки знают своё дело и никогда не путалась в ногах у Яши. Но однажды, я вспомнила, что кое-что забыла в спальне. То было утро и Яша возилась у моей кровати. Войдя… вернее, влетев в спальню, я тут же наступила на что-то мягкое. На подушку. Нет, не ту подушку от дивана, кою я подкладываю под себя, когда надо устроиться перед столиком. Я наступила на подушку, на которой покоиться моя голова в течении всей ночи! Беленькую, чистенькую, пуховую подушечку! Более того, я тут же обнаружила, что и все остальные подушки неприкаянно валялись на полу…

– Что случилось? – В недоумении спросила я.

– Ничего, сеньора. – Спокойно продолжая заправлять мою постель, ответила Яша. – Я убираю вашу кровать…

– А почему подушки на полу?

– А куда их ещё складывать? – Резонно пожала плечами та.

Действительно, некуда. Ни стульев, ни табуреток. Лишь ночной столик и то занят огромной лампой. Вот, тут-то я и начала постигать разницу между моим европейским мышлением и логикой аборигенов.

– Так, вы уже вымыли пол и почистили ковёр. – Подытожила я, предполагая, что, если Яша сбросила подушки с кровати, значит место их «пребывания» должно быть чистым.

– Не-е, – задумчиво сдвинула брови служанка, – сначала положено заправить кровать, потом прибрать платяной шкаф, затем помыть окна и вытереть пыль, а после…

Дальше я слушать не стала и переделала «комнату служанки» в склад ненужного барахла.

Шипение огня пробудило меня. Я даже не заметила, как снова окунулась в утомлённое забытьё. Я открыла глаза. Вокруг чернота и лишь пламя костра выдёргивало силуэты деревьев и отдыхающих спутников. Костёр в горах имеет особую силу. Он пылает вспышками, он ярок и зол, готов броситься на всё живое, будто уничтожение – его единственная цель. Он великолепен и ужасен. В горах у огня не заснуть. Он задорно трещит и пробуждает древние ритмы в душе странника. Над ним хочется безумно танцевать и прыгать по углям, бить в чанрары 7 7 Ритуальные колокольца, сделанные из плодов растений (прим. автора). и петь арканы 8 8 Песня шамана, призванная защищать людей во время ритуального сна (прим. автора). . От него происходит имя, кое настолько нам привычно, что мы не задумываемся над его происхождением. Нина. «Искра», «уголёк». Ниной в Андах называется и сам огненный дух, могущественный и светлый…

Потянувшись, я устроила блокнот на коленях так, чтобы его страница освещалась огнём, и взялась за карандаш.

«Трудно понять, почему правящая элита индейцев, Инки, не попытались хоть каким-нибудь образом передать звуки или смыл слов в известной всем форме.» Продолжила писать я. «Они достигли неимоверного мастерства в росписи стен и керамики, символики в ковке и в ювелирном деле. Это безусловно должно было повлечь за собой необходимость употребления таких простейших письменных пиктограмм как „идти“, „кушать“, „брать“, „видеть“ или „дерево“, „земля“, „плуг“. Указание имён владельцев ценных вещей, заслуги и даты жизни великих их граждан… Они владели всеми визуальными инструментами для создания любого примитивного, но достаточного для опознания, письма. Однако, нечто останавливало их от простоты в передаче информации. Они запретили и уничтожили все существующие системы письма кои существовали на достигаемых ими территориях. Уникальнейшие идеограммы, пиктограммы и иероглифы, остатки которых до сих пор можно встретить в тысячелетних руинах пустынь и джунглей. Вместо исчезнувших, Инки оставили лишь самую сложную и пока нерасшифрованную систему письма – кипу. Да, именно ОСТАВИЛИ. Система записи узелками существовала более пяти тысяч лет до прихода Инков. При этом, система настолько странная и до сих пор плохо понимаемая, что само собой напрашивается вопрос: а не было ли умственного вывиха у изобретателей Кипу? Серьёзно. Представьте себе сотни подвешенных к крепкому жгуту верёвочек с узелками разной конфигурации и цветов. „Украшение для дверного проёма!“ додумаетесь вы. Не смешно! А ведь выражение „Узелок на память“ тоже пришло из тех мест… Для того, чтобы вести счёт или записывать историю, Инки для каждого мало-мальски населённого пункта посылали по меньшей мере трёх „писарей“ (Кипу Майок или „Хранителей Письма“). В крупные города – до 20ти профессиональных „буквоедов“. Думайте, для того, чтобы каждый из них проверял верность записей другого? Вряд ли. Напомню, что писари не платили налогов и были освобождены от любых иных дел, кроме как „узлы вязать“. Прикиньте, сколько дармоедов должна была прокормить Империя! Не вяжется! Скорее всего, каждый из писарей обладал своей „bonafide“. Их работа разделялась: одни знали только „числовой код“ – бухгалтерия, налоги, подсчёт жителей и нужды хозяйства. Другие владели нарративной частью письма – история, религия, события, слухи, сплетни и кулинарные рецепты… Лишь единицы могли прочитать всю совокупность „систем“. Удивительная секретность! Напоминает те современные сейфы, которые, чтобы открыть, требуют присутствия по крайней мере двух держателей ключей, причём разных по конфигурации…».