Константин Душенко - Лучшие мысли и изречения древних в одном томе

«Диалог об ораторах», 13

Мало не быть больным; я хочу, чтобы человек был смел, полнокровен, бодр; и в ком хвалят только его здоровье, тому рукой подать до болезни.

«Диалог об ораторах», 23

* Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.

«Диалог об ораторах», 37

Великое и яркое красноречие – дитя своеволия, которое неразумные называют свободой; оно неизменно сопутствует мятежам, подстрекает предающийся буйству народ, безрассудно, самоуверенно; в благоустроенных государствах оно вообще не рождается. Слышали ли мы хоть об одном ораторе у лакедемонян, хоть об одном у критян? А об отличавших эти государства строжайшем порядке и строжайших законах толкуют и посейчас. Не знаем мы и красноречия македонян и персов и любого другого народа, который удерживался в повиновении твердой рукою.

«Диалог об ораторах», 40

Пусть каждый пользуется благами своего века, не порицая чужого.

«Диалог об ораторах», 41

Мы ‹…› явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было бы столько же в нашей власти, как безмолвствовать.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 2

Лишь в малом числе пережили мы их [казненных] и, я бы сказал, даже самих себя, изъятые из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 3

Не всегда молва заблуждается, порой и она делает правильный выбор.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 9

Для подчиненных одинаково пагубны как раздоры между начальниками, так и единодушие их.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 15

Во всякой войне ‹…› удачу каждый приписывает себе, а вину за несчастья возлагают на одного.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 27

Все неведомое кажется особенно драгоценным.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 30

Создав пустыню, они говорят, что принесли мир. (Британцы о римлянах.)

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 30

Боязнь и устрашение – слабые скрепы любви: устранить их – и те, кто перестанет бояться, начнут ненавидеть.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 32

Честная смерть лучше позорной жизни.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 33

Самая зловредная порода врагов – хвалящие.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 41

Человеческой душе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 42

Если историк льстит, чтобы преуспеть, то лесть его противна каждому, к наветам же и клевете все прислушиваются охотно; оно и понятно: льстец мерзок и подобен рабу, тогда как коварство выступает под личиной любви к правде.

«История», I, 1

Я думаю ‹…› рассказать о принципате Нервы и о владычестве Траяна, о годах редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает.

«История», I, 1

У кого нет врагов, того губят друзья.

«История», I, 2

Дурные люди всегда будут сожалеть о Нероне; нам с тобой следует позаботиться, чтобы не стали жалеть о нем и хорошие. (Император Гальба – своему преемнику Пизону.)

«История», I, 16

Тебе ‹…› предстоит править людьми, не способными выносить ни настоящее рабство, ни настоящую свободу. (Император Гальба – Пизону.)

«История», I, 16

Правители всегда подозревают и ненавидят тех, кто может прийти им на смену.

«История», I, 21

Смерть равняет всех, таков закон природы, но с ней приходит либо забвение, либо слава в потомстве. Если же один конец ждет и правого и виноватого, то достойнее настоящего человека погибнуть недаром.

«История», I, 21

По склонности человеческого ума в таинственное [всегда] верят охотнее.

«История», I, 22

На преступление [государственный переворот] шли лишь немногие, сочувствовали ему многие, а готовились и выжидали все.

«История», I, 28

Власть, добытую преступлением, еще никто никогда не сумел использовать во благо.

«История», I, 30

Преступлению ‹…› нужна внезапность, доброму делу – время.

«История», I, 32

В позоре спасения нет.

«История», I, 33

Трудно сказать, был ли Пизон в самом деле врагом Виния или враги Виния хотели в это верить: всегда легче считать, что человеком движет ненависть.

«История», I, 34

Стремясь стать владыкой, он вел себя, как раб. (О заискиваниях будущего императора Отона перед толпой.)

«История», I, 36

Как бывает обычно, ‹…› лучшими казались те меры, время для которых было безвозвратно упущено.

«История», I, 39

Частным человеком казался он [Гальба] выше частного и, по общему мнению, мог бы править, если бы не был правителем.

«История», I, 49

[О междоусобной войне: ] Победитель все равно будет хуже побежденного.

«История», I, 50

Человек всегда спешит примкнуть к другим, но медлит быть первым.

«История», I, 55

Во время гражданских смут самое безопасное – действовать и идти вперед, а не рассуждать.

«История», I, 62

Подлость – более короткий путь к должностям, которые даются обычно в награду за доблесть.

«История», I, 72

Преступно захваченную власть не удержать, внезапно вернувшись к умеренности и древней суровости нравов.

«История», I, 83

В гражданской войне ‹…› победители и побежденные никогда не примиряются надолго.

«История», II, 7

Погибнут оба – один оттого, что проиграл войну, другой – оттого, что ее выиграл.

«История», II, 7

Лучших вела любовь к отечеству, многих подталкивала надежда пограбить, иные рассчитывали поправить расстроенное состояние. И хорошие люди, и дурные – по разным причинам, но с равным пылом – жаждали войны.

«История», II, 7

Так уж устроены люди: с неодобрением смотрят они на каждого, кто внезапно возвысился, и больше всего скромности требуют от человека, который недавно был им равен.

«История», II, 20

В веселии чернь столь же необузданна, как и в ярости.

«История», II, 29

Во время гражданской войны солдатам позволено больше, чем полководцам.

«История», II, 29

Много говорит о смерти лишь тот, кто ее боится.

«История», II, 47

Легче увлечь за собой целую толпу, чем спастись от коварства одного человека.

«История», II, 75

Когда человек задумал какое-то дело, близкие обычно предсказывают ему успех.

«История», II, 78