Дамир Соловьев - Русские писатели и публицисты о русском народе

<���…>

Вообще удивительна эта способность русского общества – всё истаскать, истрепать, обезобразить, опошлить, унизить, выгрязнить, и притом вовсе не из благородного негодования и не после напрасных упорных усилий упрочить, уберечь доброе, отринув злое и ложное, а так… из легкости и бескорненности мысли, из необыкновенной развязности чувств и совести, из мелкодонности душевной! Невольно вспоминается отчаянный возглас Гоголева городничего: «Что за город! Только поставь какой-нибудь монумент или просто забор, Бог их знает, откудова и нанесут всякой дряни!» И мы это свойство сами за собой ведаем, до такой степени ведаем, что скептически, уже вперед, относимся ко всем собственным благам и сперва как будто удачным начинаниям! Еще единоличные энергические усилия талантливых людей успевают иногда довести до благополучного конца свое предприятие, но и только; унылым скептицизмом сжимается сердце каждого из нас при одном слове: «комиссия», «комитет», «общество», и воображению каждого рисуется при этих звуках что-то речисто-бесплодное или и совсем мертворожденное, даже и без речей!

<���…>

Ведь умен он, этот народ, – это признают за ним все авторитетные иноплеменники по сравнению с простонародьем своих стран; откуда же неразумие? Он отличается именно здравомыслием, – и именно простого здравого смысла и недостает нашему образованному сверхнародному слою. Он практик и реалист, при всем религиозном своем идеализме, – мы же витаем в отвлеченности, в абстракте, и лишены именно реального понимания жизни; он своеобразен, самобытен духом, – мы же чужды всякого самостоятельного творчества и, как подсолнечник к солнцу, так вечно поворачиваемся и мы нашею слабою и робкою думою к чужим образцам.

Рядом с величием русской державы, созданной его зиждительным историческим духом и им же охраняемой, выступает ничтожество руководящей мысли; рядом с этим гигантом-народом, считающим себе тысячу лет исторического бытия – пигмеи во образе «интеллигенции»: можно бы сказать, что у этого железного колосса верхняя часть глиняная! Конечно, она одна, эта сверхнародная интеллигенция, по своей беспочвенности и нравственной дряблости бессильна остановить рост великого народа и изменить его исторический маршрут. Россия, наперекор всем препятствиям, поставляемым внешними обстоятельствами и интеллигентною опекою, всё же не переставала пробиваться, хотя бы и с трудом, вперед по своему пути, не переставала расти и шириться, увлекая подчас своим движением и верхние свои классы, до которых (только в некоторые, впрочем, исторические, величавые моменты) досягала снизу волна исторического духа, – но чего же стоили всякий раз России такие исторические шаги! Сколько напрасной крови и жертв, и как быстро освобождались потом мы, культурные люди, от такого наития истории, и из зрячих становились снова слепцами!

Какая же, однако, причина такой ненормальности нашего развития? Откуда в нас, образованной и поэтому, казалось бы, лучшей части народа такая неумелость, неспособность, несостоятельность, а подчас такая горькая, горькая глупость?

Ответ на предложенный вопрос можно было бы поискать не только в истории, но и в психологии народной, и еще глубже, пожалуй, в духовных свойствах Востока и пр., и пр.; но, не пускаясь в такие отдаленные исследования, мы наметим вкратце ближайший ответ. Прежде всего, оговоримся, что для нас вопрос не в том, кто виноват, а что виновато. Ответ же наш отчасти уже подсказан некоторыми вышеприведенными выражениями о России «истинной, исторической» и России «не настоящей, искусственной», да и самым противоположением (впрочем, не произвольным, а продиктованным фактами) русского народа его культурному слою.

Мы уже упомянули, что история этого нашего неразумия или скудомыслия начинается с XVIII столетия. Действительно, древняя Русь была груба, невежественна, слишком причастна татарской практике, но глупою она не была. Никто, конечно, не признает глупости в политике московских князей и царей, Ивана III или Ивана IV, например, – да и позднее. [357] Аксаков И. С. Русь. 1884. № 1. 1 янв.

А как переступишь обратно русскую границу, попадаешь в сонмище соотечественников – словно ввалился в хаос какой-то: ничто не свято, не почетно, не честно, ничто не стоит твердо и прямо, а все как-то криво да косо, точно расшатанное; всякий издевается над чужим и над собственным званием; служащие исполняют свою обязанность с усмешкой, как бы стыдясь и совестясь; в вагонах по отношению к России и русскому строю – вакханалия самооплевания и самозарушения… [358] Аксаков И. С. Собр. соч. М., 1886. Т. 2. С. 814.

Русских здесь немного – по крайней мере я знаком с немногими. Да и Бог с ними! Из 50 заграничных русских – лучше не знакомиться с 49-ю. Всех их втайне съедает скука, та особенная, заграничная скука русская, о которой я когда-нибудь напишу статейку.

Письмо к Е. Е. Ламберт от 3 (15) ноября 1857 г. из Рима. [359] Тургенев И. С . Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. 3. М.; Л., 1961. С. 163.

…иностранцы (на этот счет нечего себя обманывать) смотрят на нас с тайной недоверчивостью, почти с недоброжелательством, а мы, как Пушкин сказал, «ленивы и нелюбопытны» <���…>.

Из-за границы. Письмо первое, от 19 дек. 1857 г. [360] Там же. Т. 15. М.; Л., 1968. С. 11.

Ленив и неповоротлив русский человек – и не привык ни самостоятельно мыслить, ни последовательно действовать. Но нужда – великое слово! – поднимет и этого медведя из берлоги.

Письмо к Е. Е. Ламберт от 22 дек. (3 янв.) 1857 г. из Рима. [361] Тургенев И. С . Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. 3. М.; Л., 1961. С. 179.

Трезвости у нас нет – такой пьяный уголок. Так и будут крестьяне сидеть на оброке с земли , – а не с десятины и не с души, – пока не придут распоряжения сверху. О мире, об общине , о мирской ответственности в наших околотках никто слышать не хочет: я почти убеждаюсь, что это надо будет наложить на крестьян в виде административной и финансовой меры: сами собою они не согласятся – т. е. они дорожат миром – только с юридической точки рения, – как самосудством , если можно так выразиться, но никак не иначе.

Письмо к И. С. Аксакову от 22 окт. (3 ноября) 1859 г. [362] Там же. С. 358.

…хотя он (русский язык. – Д. С. ) не имеет бескостной гибкости французского языка для выражения многих и лучших мыслей – он удивительно хорош по своей честной простоте и свободной силе. Странное дело! Этих четырех качеств – честности, простоты, свободы и силы нет в народе – а в языке они есть… Значит, будут и в народе.

Письмо к Е. Е. Ламберт от 12 (24) дек. 1859 г. [363] Там же. С. 386.