Анатолий Кондрашов - Мысли и изречения великих о самом главном. Том 2. Вселенная. Время

Ужели столько гнева в душах богов.

Жизнь, судьба и счастье каждого из нас и, в большей или меньшей степени, тех, кто связан с нами, зависят от знания нами хотя бы части правил некой игры, бесконечно более трудной и сложной, чем шахматы. Эта игра идет с незапамятных времен, каждый из нас – один из игроков в своей собственной партии этой игры. Шахматная доска – весь мир, шахматные фигуры – явления этой Вселенной, а правилами игры является то, что мы называем законами природы. Второй игрок скрыт от нас. Мы знаем, что он играет честно, безошибочно и терпеливо. Но мы также знаем, по собственному опыту, что он никогда не прощает ошибок и не делает ни малейшей скидки на незнание. Человеку, играющему хорошо, выплачиваются самые высокие ставки – с тем непомерным великодушием, которое свойственно сильному, наслаждающемуся своей силой. А тот, кто играет плохо, получает мат – без спешки, но и без жалости.

Жизнь трагична просто потому, что Земля вращается и Солнце неумолимо восходит и заходит, и однажды для каждого из нас Солнце опустится в последний, самый последний раз.

У всей Природы один и тот же оскал зубов.

Если люди считают природу своим другом, то никакие враги им точно не нужны.

Господь Бог изощрен, но не злонамерен.

Самый ужасный факт относительно Вселенной состоит не в том, что она враждебна, а в том, что она безразлична, но если мы сможем принять это безразличие как должное, тогда наше существование как вида приобретает истинный смысл. Как бы ни была обширна тьма, мы должны обеспечить наш собственный свет.

Природа не оказывает своим детищам никакого предпочтения, с равным бесстрастием наблюдая, как человек овладевает ветром и как ветер сметает прочь человека.

Принцип максимального разнообразия гласит, что законы природы и первоначальные условия в начале времен выбраны таким образом, чтобы Вселенная была как можно более интересной. В результате получилось так, что жизнь возможна, но не очень-то легка. Максимальное разнообразие часто приводит к максимальному напряжению. В итоге мы выживаем, но лишь с огромным трудом, почти чудом.

Ужас охватывает нас при созерцании Вселенной. Вселенная ужасает нас своими громадными, бессмысленными расстояниями, своими необъятными хронологическими перспективами, низводящими человеческую историю до размеров мгновения, она ужасает нас нашим предельным одиночеством и материальным ничтожеством нашей планеты, составляющей миллионную часть из многочисленных мировых песчинок. Но больше всего Вселенная ужасает нас тем, что она, по-видимому, равнодушна ко всякой жизни, подобной нашей; чувство, стремление и достижение, искусство, философия и наука – все это, по-видимому, чуждо ее планам. Пожалуй, даже вернее сказать, что Вселенная активно враждебна жизни.

Общая сумма страданий за год в мире природы превосходит всё, что только можно себе представить. За минуту, которая потребовалась мне, чтобы сформулировать это предложение, тысячи животных были съедены заживо, многие другие едва избежали смерти, дрожа от страха, других медленно пожирают изнутри паразиты, тысячи самых разных животных умирают от голода, жажды и болезней. Так и должно быть. Если бы хоть на какое-то время появилось изобилие, сам этот факт автоматически привел бы к возрастанию популяции – до такого уровня, при котором вернулось бы естественное состояние голода и страданий. Во Вселенной электронов и эгоистичных генов, слепых физических сил и генетического тиражирования, кто-то из людей должен попадать в беду, а другим должна улыбаться удача, и в этом вы не отыщете ни гармонии, ни мотивов, ни какой-либо справедливости. Наблюдаемая нами Вселенная обладает в точности теми свойствами, которых и следовало ожидать, если в самой основе ее нет ни замысла, ни цели, ни добра, ни зла – ничего, кроме холодного равнодушия.

«Госпожа, я существую!» – обратился человек ко Вселенной. «Ну что ж, – ответила Вселенная. – Я не чувствую, чтобы этот факт к чему-то меня обязывал».

Мы полагаем, что в будущем нас ожидают только катастрофы, смерть, муки и бедствия; мы дрожим при одной мысли об огромных межпланетных пространствах с их холодом и пугающим мрачным одиночеством; и мы воображаем, что эти вращающиеся миры так же несчастны, как и мы сами, потому что они замерзают, сталкиваются или поглощаются неописуемым пламенем.

У природы нет такой склонности к всепрощению, как у Христа.

Вселенная не кажется ни доброй, ни враждебной – она просто равнодушна.