Конфуций - Уроки мудрости

И ваших решений предвижу я жалкий конец –
Вы древний народ наш не взяли себе в образец;
Великие истины царь наш не ставит в закон –
Одни пустяковые речи и слушает он.
Одни пустяки, и о них только споры кругом!
Коль домостроитель с прохожими станет рядить –
Навряд ли успеет он вовремя выстроить дом.

Хоть в царстве у нас ничего еще твердого нет,
Но мудрые люди нашлись бы, пожалуй, и здесь;
В народе у нас, хоть немного осталось его,
Разумные люди, советоподатели есть,
Достойные видом, способные править умы!..
И точно источник бегущей и чистой воды,
К погибели общей теперь не стремились бы мы.

Никто б не посмел безоружным на тигра идти,
Чрез Желтую реку не стал бы шагать пешеход,
Но люди, что знают об этих простейших вещах,
Не знают сравнений и даже не смотрят вперед.
И страхом страшась, весь дрожу я, предвидя беду!
Как будто, приблизившись к бездне глубокой, стою,
Как будто я первым ступаю по тонкому льду.

Пусть птица-певунья собою мала –
Способна до самого неба взлетать…
Какая на сердце мне давит печаль,
Лишь только я предков начну вспоминать!
И я до рассвета уснуть не могу –
Покойные в думах отец мой и мать.

Кто ровен и мудр, хоть и выпьет вина,
Себе господин, в нем приятность видна.
А кто неумен да невежда притом,
День за день все больше сидит за вином.
Но каждый да помни о долге своем:
Судьбу утеряв, не воротишь потом!

В глубокой долине растут бобы,
Я вижу: народ собирает их.
Не жаль шелкопряду детей своих –
Порою оса похищает их.
Добру научите детей своих –
Подобными вам воспитайте их!

Иль на трясогузку ты бросишь свой взор –
Она и поет, и летит на простор…
Вперед, что ни день, я все дальше иду,
Шаг с каждой луной ускоряй – все не скор!
Пораньше вставай и попозже ложись –
Родившим тебя да не будешь в укор.

Вот птица порхает, что в тутах живет, –
Клюет она, с тока таская, зерно…
О, горе вдовицам у нас и больным –
Им, сирым, в темницах страдать суждено.
Лишь с горстью зерна выхожу со двора
Гадать, как идти мне стезею добра.

Будь мягок, почтенья исполнись к другим,
Как птицы, что сели на ветви дерев.
Мы, будто приблизясь к обрыву, стоим –
Будь чуток с другими и сдерживай гнев,
Будь так осторожен, как тот на пруду,
Кто первым проходит по тонкому льду.

Вороны по воздуху крыльями бьют –
Обратно к родным вылетают местам.
У всякого счастье свое и приют,
И только несчастлив и грустен я сам.
Грехи ли мои перед небом тяжки?
В какой перед ним я повинен вине? –
Но только исполнено сердце тоски,
Не знаю, что делать несчастному мне?

Большая дорога гладка и ровна,
Но пышной травой вся покрылась она.
И сердце тоскою разбито мое,
Поранено сердце, и горесть сильна,
Она превратила меня в старика,
В постели я только вздыхаю без сна…
О, сердца тоска и глубокая боль!
И как голова тяжела и больна.

Посажены были катальпа и тут –
А люди и нежат деревья, и чтут [190] Багровые наколенники были знаком царского достоинства, багрово-желтые – княжеского. .
Я мог на отца лишь с надеждой взирать,
Была мне привычной опорою мать.
Мои волоса не от их ли волос,
Не я ль к материнскому чреву прирос?
О небо! Иль не было лучшего дня,
Чем тот, когда мать породила меня?

На ивах зеленый, блестящий наряд,
И звонкое слышится пенье цикад;
Глубокие воды… Над ними в тиши
Стоят тростники, и густы камыши.
А я точно челн – по течению вод
Скользит он, не зная, куда приплывет!
О сердца тоска и глубокая боль!
И сном мне забыться нельзя от забот.

Легко, осторожно ступая ногой,
Свой бег умеряет нарочно олень;
Чтоб самок своих отыскать, поутру
Фазаны призывней кричат что ни день.
А я, точно древо гнилое, стою,
Оно без ветвей увядает одно.
О сердца тоска и глубокая боль!
Узнает ли кто, как страдало оно?

Бегущего зайца мы видим, и то,
Бывает, кто-либо спасает его.
Коль труп незнакомый лежит у пути,
Кто-либо всегда погребает его!
Но черствое сердце теперь у царя,
И мой государь не смягчает его.
О сердца тоска и глубокая боль!
И слезы текут, не смиряя его.

Ты принял легко, государь, клевету,
Как будто заздравную чашу вина;
Меня не любя, на досуге, увы,
Не стал проверять ты, была ли вина.
Срубая, дай дереву крепкий упор,
Вдоль жил направляй, если колешь, топор –
Преступных оставил по воле ходить,
Лишь я без вины осужден на позор.

Что выше бывает, чем гор вышина?
Что глубже идет, чем ключа глубина?
Не будь же так легок в речах, государь, –
Бывает, что уши имеет стена.
Пусть он не подходит к запруде моей,
Мою да не снимет он с рыбами сеть! [191] Намек на лишение царевича царства незаконным наследником.
Тот, кто без вниманья оставил меня, –
В беду попади я – не станет жалеть!

Высоко ты, небо, в величье своем;
Отец наш и мать – так мы небо зовем.
Не знаю на нас ни греха, ни вины,
А смуты в стране велики и сильны,
И небо великое в гневе на всех,
Смотрю на себя и не вижу, в чем грех;
А кары великого неба сильны…
Смотрю на себя и не вижу вины.

Не с ложью ли смута сплетясь, разрослась,
Когда, государь, допустил ее ты?
И смута еще и еще разрослась,
Когда ты поверил речам клеветы!
Коль гневом ты встретил бы ложь, государь,
То сразу бы смута смирилась без сил;
Коль милостью истину встретил бы царь –
То сразу бы смуте предел положил.

Великие клятвы [192] Великие клятвы – торжественные, сопровождаемые закланием жертвенного животного клятвы во взаимной верности между царем и удельными князьями. ты часто даешь,
А все разрастаются смута и ложь.
Доверился людям, чье дело – разбой,
И яростней смута встает пред тобой.
Разбойничьи речи для слуха сладки,
А смута и ложь и сильны, и крепки.
Свой долг позабыв и добра не творя,
Готовят советники гибель царя.