Фрэнсис Бэкон - Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма

Полагать, что задуманное будет развиваться по заранее намеченному плану, — все равно что качать взрослого человека в люльке младенца.

В тисках ремесла и легковерия задыхается голос разума.

Для торжества зла необходимо только одно условие — чтобы хорошие люди сидели сложа руки.

Своим успехом каждый человек в значительной степени обязан мнению, которое он сам о себе создал.

Красноречие высоко ценится в демократических государствах, сдержанность и благоразумие — в монархиях.

Обычно чем больше советников, тем меньше свободы и разномыслия.

Чтобы пользоваться собственным рассудком, необходима недюжинная смелость.

То, что мы извлекаем из разговоров, в каком-то смысле важнее, чем то, что мы черпаем из книг.

Унижаясь, мы становимся мудрее.

Почти каждый человек, пусть это не покажется странным, считает себя маленьким божеством.

Люди острого ума всегда погружены в меланхолию.

Обычно свой долг перед Богом мы измеряем собственными нуждами и эмоциями.

Богу было угодно даровать человечеству энтузиазм, чтобы возместить отсутствие разума.

Гораздо важнее не что мы читаем, а как и с какой целью.

Если я жалуюсь на отсутствие поддержки, это верное свидетельство того, что я ее не заслуживаю.

Узкий круг чтения и общения — вот чем, мне кажется, гордятся больше всего!

Жизнь хорошего человека — это сатира на человечество, на человеческую зависть, злобу, неблагодарность.

Истинный джентльмен никогда не бывает сердечным другом.

Провидение распорядилось как всегда мудро: большинство профессий в образовании не нуждается.

У всякого умного человека лишь две страсти: алчность и тщеславие; остальное второстепенно и выводимо из этих двух.

Одолжения не сближают людей… тот, кто одолжение делает, не удостаивается благодарности; тот же, кому оно делается, не считает это одолжением.

Хороший человек имеет обыкновение тратить больше, чем он может себе позволить; брать в долг больше, чем он в состоянии отдать, обещать больше, чем он может выполнить, — в результате он часто представляется недобрым, несправедливым и скаредным.

Простых людей поражают невероятные явления; образованных же, напротив, пугает и озадачивает все самое простое, обыденное.

Последнее время я все чаще склоняюсь к мысли, что нам нужно не избавляться от сомнений (которых у нас не так уж много), а, напротив, учиться сомневаться.

Если плохой человек почему-то совершает хороший поступок, нам начинает казаться, что он не так уж и плох; если же допускает просчет хороший человек, мы склонны подозревать, что вся его доброта — чистое лицемерие.

Все наше образование рассчитано на показ — и соответственно стоит; оно редко простирается дальше языка.

В основе всех наших чувств лежат надежда и страх, ибо только они способны заглянуть в будущее… Поэтому если бы не было Провидения, не было бы и религии.

Умные люди умеют льстить так, что похвалы удостаивается не тот, кому лесть адресована, а сам льстец.

Истинные гении не только редко встречаются, но и редко используются по назначению. Надобность в гении возникает лишь в особых, экстраординарных случаях, в обычное же время он часто приносит не пользу, а вред…

Я не знал ни одного хорошего человека, у которого бы не было многочисленных и непримиримых (ибо ничем не спровоцированных) врагов. Спровоцированную вражду можно погасить; но есть ли в природе средство умиротворить человека, который ненавидит вас за то, что вы желаете ему добра?

Людям гораздо привычнее пускаться в яростные споры о преимуществе своих занятий, своей профессии, своей родины, чем приложить все усилия к тому, чтобы в занятиях и профессии преуспеть, а любовь к родине доказать на деле.

Утонченные рассуждения подобны крепким напиткам, что расстраивают мозг и гораздо менее полезны, чем напитки обычные.

Суровость необходима простым смертным, но не пристала начальникам, ведь, наказывая, мы теряем в достоинстве, и чем чаще человека наказывают, тем больше он этого наказания заслуживает.

Вспоминая ничтожность наших давнишних взглядов, мы восторгаемся нашим умственным ростом; мы торжествуем сравнивая, а между тем нам никогда не приходит в голову, что предстоит пройти тот же круг вновь: с высоты нашей завтрашней мудрости сегодняшний триумф предстанет таким же ничтожным, как триумф вчерашний.

Жаловаться на свой век, неодобрительно отзываться о власть предержащих, оплакивать прошлое, связывать самые несбыточные надежды с будущим — не таковы ли все мы?

Сидней Смит являет собой довольно распространенное в Англии сочетание острослова и богослова. Пройдя путь от скромного приходского пастора до каноника собора святого Павла, Смит продемонстрировал разносторонние дарования. Он был проповедником и политиком, лектором, читавшим курс «моральной философии» в лондонском Королевском институте (1804–1806); эссеистом, писавшим для влиятельного «Эдинбургского обозрения», им же в 1802 году основанного; публицистом, рачительным фермером и — не в последнюю очередь — блестящим собеседником и острословом, чьи остроты, сентенции, эскапады дошли до нас в основном благодаря мемуарам леди Холланд, в чьем лондонском доме, столичной цитадели вигов, Смит часто бывал. Помимо «Мемуаров леди Холланд» и «Писем Питера Плаймли», афоризмы взяты из писем Смита, из его проповедей, из «Очерков моральной философии» и из эссе, печатавшихся в «Эдинбургском обозрении».

Существуют три пола: мужчины, женщины и священники.

Похвала — лучшая диета.

Какая жалость, что в Англии нет иных развлечений, кроме греха и религии.

Выгоднее всего быть низким человеком, способным на широкий жест.

В основе всех наиболее значительных изменений лежит компромисс.

Предоставьте грядущее душе, а мудрость — грядущему.

Чтобы не быть пристрастным, я никогда не читаю книгу, прежде чем ее рецензировать.

За исключением цифр, нет ничего более обманчивого, чем факты.

Чтобы шутка дошла до шотландца, необходимо положить его на операционный стол.

Сегодня вечером помолюсь за вас, но на особый успех, признаться, не рассчитываю.

Живя в деревне, я всегда боюсь, что мироздание рухнет еще до вечернего чая.

Суп и рыба занимают добрую половину всех наших житейских помыслов.

Смерть следует отличать от умирания, с чем ее часто путают.

Я еще ни разу не встречал человека, который был бы способен думать две минуты подряд.

Знание — сила, всезнание — слабость.

Найдется немного людей, для которых ненависть хуже насмешки.

Ханжа обожает публичное осмеяние, ибо начинает чувствовать себя мучеником.

В конце жизни свое превосходство ощущают лишь те, кто в начале страдал от неполноценности.