Дмитрий Лихачев - Поэзия садов

В Москве был еще «Аптекорской сад» по Большой улице у Неглинской, «где был Воловей двор». Был еще и Васильевской сад в Белом городе «у Яузских ворот».

Дворцовые села вокруг Москвы еще в XVI в. имели сады: Красное, Рубцово, Черкизово, Воробьево, Коломенское. Имела сады и московская знать. Сад был в Александровской слободе, в Борисове городке в конце XVI в. В Борисове городке – как это видно из описи 1664 г., резиденции Бориса Годунова – был правильной формы сад с большим прудом, искусственным островом на пруде, Лебяжьим двором. «В саду были потешные чердаки (беседки. – Д. Л. ) и ездили на лодках» [160].

Не перечисляю всех садов.

Наряду с плодовыми деревьями, ягодными кустами, как явствует из описи, в основных садах разводились цветы и душистые травы: касатики, лилéи желтые и белые, гвоздика душистая, гвоздика ранняя, калуфер, розы травные, пижмы, мята немецкая, пионы кудрявые, кусты иссопа, тюльпаны, девичья краса, пионы «суховатые», гвоздика репчатая, орлик, кусты «мамрасу», фиалки лазоревые, фиалки желтые, кусты винограда, «сереборинник русский и немецкий», белый и красный и т. д. и т. д. Исследование всех этих сортов цветов должно быть проведено историками цветоводства. Отмечу только, что наряду с декоративными кустами и цветами в садах сажались и деревья явно не для дохода, а для красоты: кедр, пихта и другие, а также сажался исключительно для красоты и виноград (для государева дворцового обихода съедобный виноград привозился из Астрахани). Что сады делались не только утилитарные, но и «для прохлады», ясно свидетельствует наличие в них большого числа различных садовых построек для отдыха – теремцов, беседок и прочего, а также забота о красоте оград, об устройстве красивых ворот. О красивых оградах с балясинами и воротах дают представление их изображения в рукописях различных «Вертоградов».

Сады «красные» (т. е. красивые) должны были одновременно услаждать вкус и обоняние. Об этом впоследствии писал Андрей Денисов в одном из своих писем: «Яко же кто посещением касается прекрасного и доброплодного сада, таковый наслаждается зрением красоты, обонянием благоухания, вкушением пресладких плодов…» [161]

Несмотря на наличие многочисленных работ И. Забелина [162], специально или попутно касающихся русских садов второй половины XVII в., в искусствоведческом плане сады эти остаются неопределенными, не охарактеризованными. У Забелина есть, однако, одно чрезвычайно важное замечание: для XVII в., пишет Забелин, «удивление было равносильно красоте» [163]. Если исходить только из одного этого замечания, то уже по нему мы можем догадываться, что эстетика русского XVII в. была близка к барокко, так как последнее всегда стремилось поражать, изумлять, разнообразить впечатления, множить «курьезы», раритеты, создавать кунсткамеры и т. д.

Материалы, собранные И. Забелиным, достаточно ясно свидетельствуют, что сады Московского Кремля и подмосковного Измайлова, где любил жить Алексей Михайлович, были садами, примыкающими по стилю к голландскому барокко.

И действительно, о голландском характере московских садов свидетельствует не только их общий характер, но и конкретные связи, которые в XVII в. протягивались между Москвой и Голландией в области искусств. В частности, это сказалось в факте приглашения голландских мастеров для работы в Оружейную палату [164].

Московские сады имели «зеленые кабинеты», располагались уступами (террасами), стремились к разнообразию и обилию. В них были беседки («чердаки»), кресла («троны») [165], «царское место», теремы, шатры, шатрики, смотрильни, типичные для голландского барокко балюстрады, отделявшие один «кабинет» от другого, и т. д. Сады предназначались для уединенных размышлений, огораживались высокими изгородями (стенами), в которых делались окошки для обзора окружающей местности, «меняли природу»: создавались пруды с неестественно высоким уровнем воды, на прудах делали островки уединения (в Измайлове), пускали плавать целые флотилии потешных судов (небольшие лодки – как бы модели больших кораблей), стремились населить сады необычными и поющими птицами и собрать в них возможно большее число редких растений, из которых преимущество отдавалось душистым и плодоносящим. Наконец, не следует забывать, что сады были местом учения царских детей. В селе Коломенском в более поздние времена – в XVIII и XIX вв. – показывали дуб, под которым Зотов учил Петра I [166].

Все это создавало садовую атмосферу голландского барокко.

В XVII в. в садах появляется элемент «курьезности». «Вертоград многоцветный» Симеона Полоцкого помогает это понять. Если прежний «Лимонис» был серьезным и «прямым» собранием всего лучшего, что могла дать духовная литература, то «Вертоград многоцветный» Симеона был собранием энциклопедическим и занимательным прежде всего. Занимательность и даже элемент иронии проникают в «сады» литературы и в сады, осуществлявшиеся в натуре. Идея просветительного характера сада, идея учения, сообщения знаний отчетливо выражена Симеоном Полоцким в его «Вертограде многоцветном» [167]. В предисловии к «Вертограду» Симеон пишет:

«Предисловие ко благочестивому читателю.

Твари светом разума во плоти от Бога украшенной обычай есть: еже аще кому прилучится во вертоградех богатых быти и различных цветов сладким благовонием и сердцевеселящим доброличием и краснолепым цветением увеселитися и о ползе их здравию телесному много и скоро успешной извещенну быти, то абие всеусердное тщание полагати, да от тех же обилия нечто себе получит и в домашних своих оградех или насеет семена, или насадит корение на общую ползу и веселие всем домашним и не успевшым отстоящих посещати вертов цветоносных… человек нест зверь дивый, но содружный, от него дуже градове и села вину насаждения прияша: да во содружестве жителствующе взаим помощ нам деем…

И Господ, яве истяжущ быти показуется, занеже не единому человеку, не единому селу, граду или царству вся нуждная отаи есть, но различным странам различная земли плоды, роды их, виды и сила, художества же, обилия, богатства, искуства, благовония дарствовати, да вси всех требующе, нуждею ко знаемости и дружеству убеждаеми, любовь взаим творимую стяжем. Аще же в чювственных мирскому сожитию палезных сицега обычай, не токмо гаждени непричастен, но ублажения достоин калми паче…» и т. д. (л. 2–2 об.).

К теме «вертограда» – сада Симеон Полоцкий неоднократно обращается и в тексте своих стихов. Стихи для него – те же цветы, служащие вразумлению человека, его учению и его моральному наставлению. Подчеркивается «мимотекущность» красоты, ее скорое исчезновение – тема, типичная для барокко. Вместе с тем сад символизирует собой богатство и разнообразие мира. Симеон пишет о «пребогатоцветных вертоградах» (л. 2 об.), о том, что «цвéта красоты сам Господь устроитель» (л. 239 об.), что «блага воня (благовоние. – Д. Л. ) в кринах от Бога бывает» (л. 239 об.), и о том, что в садах «в немнозе пространстве многшая заключающеся» (л. 3 об.).